– Я из тех, кто не любит неопределенности. Вас, вне всякого сомнения, заинтересовал какой-то аспект моей деятельности. Я сильно измотан в последнее время в связи с судебными исками, и еще один скандал мне не нужен… Поэтому я и решил побеседовать напрямую.

– Вы рассчитываете, что я сейчас выложу имеющиеся у меня факты?

– Этого я пока не знаю. Но не теряю надежды… Я изучил все доступные материалы о вас, месье Лаврофф, прочел интервью, предисловия к последним книгам и пришел к выводу, что вы беретесь лишь за дела, имеющие большой общественный резонанс.

Родион красноречиво промолчал.

– Вы очень активно собирали сведения о моих художественных хранилищах. Могу предположить, что ваш внезапный интерес спровоцирован какими-то компрометирующими сведениями или документом.

– Рядом документов.

– И они существенны?

– Определенно. Я посвятил уже немало времени проверке этих фактов. И, к сожалению для вас, информация полностью подтвердилась.

– Послушайте… У меня к вам деловое предложение: я готов дать вам показания по некоторым коррупционным аспектам…

Родион изумленно вздернул брови.

Рувэ невозмутимо продолжил:

– Да, этот круг давно сужается. Но, поверьте, я не столько пронырливый взяточник, сколько жертва! Как, впрочем, и ряд других предпринимателей, базирующихся на Лазурном Берегу и в Монако. Закон прост: хочешь спокойно вести бизнес – плати чиновникам… И они тебя прикроют. Не буду скрывать: это было удобно и взаимовыгодно. Тем более в моем деликатном, – он замялся, подыскивая слова, – культурном деле.

– И вы готовы открыто засвидетельствовать факты коррупции?

– Нет. Исключительно на условиях анонимности. Но я подробно объясню вам всю схему, а уж вы потом сами решайте, за какую ниточку тянуть… Думаю, вы и так докопались бы до истины, но у вас ушло бы на это несколько лет. Я сокращу вам путь и укажу лазейки.

Родион встал и, сунув руки в карманы, принялся молча обозревать городскую панораму. Наконец, не оборачиваясь, он спросил:

– И чего же вы хотите взамен?

– Гарантий, что вы не будете копаться в моей личной жизни.

– Это и так не входило в мои планы… Или вы о тех пошлых оргиях на яхтах?

Рувэ взглянул на него так, будто ему всадили клинок между ребер.

– Значит, интуиция меня не подвела: вы и о них знаете… Некоторое время назад ко мне в руки попали «моментальные» снимки с одной из наших морских прогулок, – кровь бросилась Рувэ в лицо, и Родион понадеялся, что таблетки от давления у него где-то под рукой. – Подозреваю, что были и другие папарацци… Понимаете, одного такого кадра будет достаточно, чтобы положить начало бракоразводному процессу. А это очень дорого! Жаклин, моя жена… женщина в высшей степени ревнивая и мстительная. Она меня разорит! Процесс будет длиться годами, потребуются дорогостоящие адвокаты, начнется проверка счетов, имущественных фондов, налоговых деклараций. И, самое главное, деятельность моей компании будет заморожена! Пострадает репутация – на этих складах хранятся шедевры из личных коллекций богатейших людей мира, которые потеряют доступ к своему имуществу… Нет-нет, – Рувэ вскочил и принялся стягивать с себя кашемировый свитер – рубашка под ним была темной от пота, – этого нужно избежать любой ценой!

– Я не знаю, у кого еще могут быть ваши похабные снимки, – заметил Родион, вспомнив расхристанную физиономию Рувэ, слизывавшего белый порошок с живота темнокожей русалки. – Но те, что есть у меня, я готов отдать на откуп – при условии предельной искренности. И учтите, Рувэ, все факты, которые в ходе моего расследования подтвердятся документально, будут опубликованы в книге. Например, о контрабандных произведениях искусства, которые нелегально вывозили из зон военных конфликтов, о поддельных провенансах для некоторых картин, о серых сделках, которые происходили в ваших художественных бункерах…

Рувэ, который еще минуту назад смотрел на него умоляющими глазами, внезапно сгруппировался, как легкоатлет перед контрольным прыжком.

– Ну, это все еще нужно обосновать! У меня много серьезных покровителей и лучшие в Европе адвокаты. Публикуйте, изобличайте – это ваша работа. А полиция пусть потом попробует доказать…

Родион рассмеялся: наглый делец был ему, как ни странно, симпатичен. В этом обаятельном мошеннике чувствовался сильный игрок, который не боялся риска.

– Что ж, по рукам! Но на прощание разрешите задать вам вопрос… из сферы моих личных интересов: попадали ли вам когда-нибудь в руки произведения Октава Монтравеля?

– Попадали. Но на него сегодня спрос невелик. Крупные работы давно ушли с молотка, а мелочь мало кого интересует.

– Я слышал, что почти все его творения находятся в России?

– Да, в частном собрании…

– Ноя Волошина?

Рувэ насторожился.

– Вам и это известно? Да, Волошин много лет выкупал у меня все, что связано с именем французского скульптора и его натурщицы Доры.

– Вы не знаете, чем это объясняется?

– Нет, я никогда не интересовался. Понимаете, у меня десятки клиентов, и многие из них имеют… ммм… необычные предпочтения. Кто-то на религиозной теме повернут, другому сплошную обнаженку подавай… У Волошина другой «пунктик» – он педант, стремящийся во всем дойти до финальной точки. Он коллекционирует не из тщеславия и не ради процесса. Этот русский – из тех собирателей, которые стремятся единолично обладать полной серией уникальных предметов. Сейчас у него сложилась роскошная моноколлекция, и, если он когда-нибудь захочет ее продать, то хорошо заработает.

– А дневники Доры он получил от вас?

Арт-дилер на мгновение задумался.

– Совсем недавно, буквально перед Рождеством, я продал ему несколько поздних пейзажей Монтравеля и какие-то личные письма Доры, если вы о них… Но это совсем мелкая сделка – они попали ко мне случайно вместе с работами художников «парижской школы» и парочкой симпатичных «голландцев». Кстати, это весьма занятная история! Если у вас еще есть в запасе время, охотно ею поделюсь.

Заметив, что Родион заинтересовался и уходить пока не собирается, он добавил:

– Только давайте закажем чего-нибудь выпить для вдохновения – раз уж мы перешли от низкого к высокому…

За час до прибытия поезда на парижский вокзал Оливия уже знала все. Разрозненные кусочки мозаики встали на свои места, образовав довольно четкую картинку. В ней не хватало лишь нескольких элементов, но грядущая встреча с Волошиным должна была внести в эту историю окончательную ясность.

Весь последовавший за своим освобождением год Дора писала с большими перерывами: шла интенсивная работа над статуей, которую Монтравель обещал закончить весной 1944-го. Она продолжала изредка навещать Ольгу в Перпиньяне, но, боясь привлекать к себе внимание политической полиции, в «Багряный берег» уже не вернулась. Ее там не особенно и ждали – все арестованные в ту ночь в отеле «Одесса» были расстреляны или депортированы…