снова сыграл с ними плохую шутку, опозорив в глазах общественного мнения их ставленника, Пфеферкорна. Крещеный еврей, по имени Пфаф Рап, по сообщению же других, тоже носивший имя Пфеферкорна, был, за несколько дней до опубликования отзыва парижского университета о «Глазном зерцале», приговорен к смерти епископом из Магдебурга и курфюрстом Майнца, вероятно, по обвинению в обворовании церкви в Гале: приговор был приведен в исполнение, и осужденный был, с помощью раскаленных клещей, растерзан на части. По-видимому, судьей в этом деле был Ульрих фон-Гутен. Последний или другие рейхлинисты поспешили использовать этот случай против доминиканцев и бросить тень на виновника спора между Рейхлиным и доминиканцами, на Иоанна Пфеферкорна. Гутен, намеренно сгущая краски, описал преступления этого крещеного злодея из Гале в латинских стихах. При этом случае он проявил вражду к евреям, утверждая, что Германия не способна произвести такого злодея, что этого можно ожидать лишь от Иудеи. Он предупреждает, что не следует допускать евреев к принятию христианства; ибо, только отделившись и отмежевавшись от них,христиане могут уберечься от их влияния. Другие рейхлинисты так описали этот случай в немецкой и латинской прозе, тоже преувеличивая преступления этого негодяя: последний, не будучи священником, исполнял обязанности проповедника и отправлял богослужение, сочувствовал евреям, осквернил столько-то и столько-то гостий, зарезал множество христианских детей, своим врачебным уходом погубил многих взрослых христиан и, будучи подкуплен евреями, намеревался отравить целые провинции, покушаясь также на убийство архиепископа Альберта и его брата, курфюрста бранденбургского, Иоахима. Все эти преступления были выдуманы лишь с целью опозорить Пфеферкорна и его союзников, будто он сам был или мог быть этим преступником. По поводу картины, изображающей св. Христофора в Берлине, Ран или Пфеферкорн произнес, будто, кощунственные слова: «Чего стал ты тут, длинноногий плут, с младенцем на плечах? Отвратительная картина изображала, как у Рапа вырывали раскаленными щипцами член за членом. Памфлеты против Пфеферкорна в Гале должны были предостеречь публику и от враждебного к евреям кельнского Пфеферкорна, ибо последний обманывает христиан и втайне на стороне евреев.

Между тем процесс Рейхлина-Гохстратена все тянулся, благодаря интригам и золоту доминиканцев. Рейхлину едва удалось найти адвоката, ибо юристы побаивались связываться с злобными монахами. При присылке актов первой и второй инстанции (майнцского и шпейерского, Рейхлин обещал доставить грамоты, коими были дарованы евреям привилегии, чтобы доказать, что не он выхлопотал евреям эти облегчения. Но те доказательства, которые ему удалось собрать, мало согласовались с его утверждением, сделанным в благородном порыве, о том, будто евреи уже издавна признаны согражданами германско-римской империи. Он мог только доставить пожелтевший пергамент, из коего явствовало, что они получили от папского престола некоторые привилегии, что их религия и священные писания были признаны неприкосновенными и что они были рабами императора. Последнее не нуждалось в рейхлиновских доказательствах, ибо немецкие евреи были рабами императора в слишком сильной степени. Именно из того обстоятельства, что евреи находились в рабском отношении к императору, враги евреев заключали: всякий император имеет полное право поступать с ними по своему произволу, изгонять их и даже истреблять, а тем более уничтожать их книги; это не составляет правонарушения. Само собой разумеется, что Гохстратен энергично оспаривал слабые доказательства Рейхлина касательно еврейских привилегий.

Процесс, и без того чрезвычайно растягиваемый в Риме, еще более затянулся, благодаря стараниям доминиканцев. Гохстратен приложил к своему обвинительному сочинению перевод «Глазного зерцала», который во многих местах оказался просто подлогом, ибо Гохстратен вложил в уста автора еретические взгляды. Комиссия, правда, поручила проживавшему в Риме немцу, Мартину фон Гренинген, изготовить другой, дословный перевод «Глазного зерцала»; но тогда доминиканцы, в свою очередь, стали жаловаться на перевод. Вследствие таких препятствий, процесс не подвигался с места и стоил Рейхлину уже в первой стадии более 400 золотых гульденов. Доминиканцы и рассчитывали разорить своего противника и покровителя евреев, который вырвал из их рук добычу, и помешать ему бороться за свое право. Таким образом, постепенно угасала надежда на триумф Рейхлина в Риме. Поэтому друзья Рейхлина позаботились о том, чтобы создать новое судилище и, минуя плохо осведомленного или запуганного папу, апеллировать к общественному мнению.

В то время всеобщего напряжения умов, когда тесные кружки и широкие слои народа, духовные лица, высшие и низшие, князья и образованные граждане внимательно прислушивались к вестям из Рима о возможном исходе рейхлинского процесса, один из молодых гуманистов (вероятно Крот Рубиан в Лейпциге) сочинил целый ряд писем, которым, по настроению, остроумию и едкому сарказму, не было ничего равного во всей литературе. «Письма мракобесов» (составлены в течение 1515 г.), направленные, большей частью, но адресу коварного Ортуина Грация, написаны языком грубых, невежественных монахов. Они раскрывают их низкие помыслы, высокомерие, поразительное невежество, развратность, коварство и грубость, их жалкий латинский стиль и еще более жалкую мораль, их софистическую болтовню и отвратительные сплетни; словом, они так ясно обрисовали все нестерпимые недостатки доминиканских монахов, что это стало ясно даже и полуобразованным людям. Все враги Рейхлина, Гохстратен, Арнольд из Тонтерна, Ортуин Граций, Пфеферкорн и все их ставленники, Петр Майер, Виганд, парижский университет — все должны были пройти сквозь строй; словно от ударов бичами и скорпионами на них не осталось здорового места. Эти художественные сатиры, с чисто аристофановским сарказмом, произвели тем более сильное впечатление, что доминиканцы, фомисты и доктора богословия сами обрисовывали себя в истинном свете, сами обнаруживали свою отвратительную физиономию, сами напрашивались к позорному столбу. Но это издевательство над доминиканцами невольно разоблачило также и отрицательные стороны папства, всей иерархической тирании и церкви вообще. Ибо доминиканцы со своим невежеством, высокомерием, развратом и наглостью были лишь продуктом и естественным результатом всего католического строя и католических учреждений. Таким образом сатирические «письма мракобесов» подействовали, как едкая кислота, вконец разъевшая и без того гнилое тело католической церкви.

Евреи и Талмуд послужили первым поводом к травле Рейхлина: конечно, им было отведено место в письмах мракобесов. Столь презренные евреи выступают на сцену по следующему поводу. Во втором письме некий магистр, Иоанн Пелифекс, сообщает так называемому исповеднику, Ортуину Грацию, прискорбный факт: недавно, ко времени франкфуртской ярмарки, он вместе с одним молодым богословом прошел мимо двух лиц, которые выглядели весьма прилично; так как они носили черные сюртуки и рясы с капюшоном, то он принял их за лиц духовного звания, отвесил им глубокий поклон и снял свою шапку; к его ужасу, спутник обратил его внимание, что это были евреи, причем даже утверждал, что он совершил этим смертный грех; поклон еврей чуть ли не равносилен идолопоклонству, и, следовательно, он нарушил первую заповедь; ибо, если