При неоспоримом существовании приведенных выше фактов, а также того, что даже в период такого возрастания населения множество людей в городах и селах вынуждено было замедлить вступление в брак из-за неимения средств для содержания семей, помимо приходских вспомоществований, при существовании подобных фактов трудно понять, как может здравомыслящий человек запутаться в лабиринте ошибочных вычислений и прийти к заключению, которое так явно противоречит наблюдению.

Приведенные факты, в приложении даже к самым цивилизованным европейским обществам, доказывают, что препятствия для размножения населения вытекают главным образом из недостаточности средств существования и что препятствия эти ослабевают при возрастании средств существования, несмотря на увеличение городов и числа фабрик. Такой довод несомненно и бесповоротно решает спорный предмет, но, рассматривая столь общий и обширный предмет, как закон народонаселения, не следует ограничиваться примерами одной только страны.

Если мы взглянем на пример других стран, то мнение Вейланда окажется еще более шатким. Разве города и фабрики Швейцарии, Норвегии, Швеции являются могилами человеческого рода и предупреждают всякую возможность избыточного населения? В Швеции сельское население относится к городскому как 13:1, а в Англии как 2:1 и тем не менее население возрастает быстрее в последней. Как же согласить подобный факт с утверждением, что успехи цивилизации постоянно сопровождаются соответственным ослаблением естественного стремления к размножению? Норвегия, Швеция и Швейцария управлялись довольно удовлетворительно, а между тем мы не замечаем в них тех “предупредительных изменений”, которые, по словам Вейланда, обнаруживаются в каждом обществе, по мере истощения почвы, и которые “отвращают многих людей от брака и делают все большее число людей неспособными к пополнению убывающего населения”. Что же отвращает в этих странах от вступления в брак, как не отсутствие средств для содержания семьи? Что делает людей, вступивших в брак, неспособными к пополнению убывающего населения, как не болезни, происходящие от бедности и недостатка средств существования? Если размышление над состоянием этих и многих других стран доказывает, что свободное заключение ранних браков неминуемо влечет за собой увеличение смертности, являющейся следствием нищеты, то вправе ли мы утверждать, что нет никакого нравственного основания сдерживать такие ранние браки? Когда нам известно, что во многих, а может быть даже во всех, европейских странах заработная плата недостаточна для содержания многочисленного семейства в здоровом состоянии, то как можем мы утверждать, что население не достигло еще крайних пределов и что “бедствия, порождаемые избыточным населением, могут проявиться только в стране, населенной до той крайней степени, выше которой не могут уже возрасти ее средства существования”?

Можно подумать, что Вейланд диктовал свое сочинение, закрыв глаза и заткнув уши. Я питаю глубокое уважение к его намерениям и личности, но должен сознаться, что никогда еще мне не приходилось встретить теорию, в такой мере расходящуюся с наблюдением.

Одного беглого взгляда на состояние различных европейских, стран достаточно, чтобы при всевозможных практических применениях не забывать того, что естественное стремление населения к размножению представляет неизменную величину, а действительное размножение определяется переменными условиями и средствами каждой страны для содержания труда, независимо от того, какой бы степени развития эта страна ни достигла, признается ли она земледельческой или промышленной, много ли в ней городов или нет. Это действительное размножение, т. е. истинные границы населения, должно постоянно находиться гораздо ниже наибольшего предела производительной силы земли, дающей средства для продовольствия. Это последнее условие вытекает, во-первых, из того, что мы не вправе предположить, чтобы искусство и трудолюбие людей в современном обществе могли получить возможно лучшее применение для увеличения этой производительности; во-вторых, из того, что наибольшее производство питательных веществ не может быть достигнуто при системе частной собственности, как я это объяснил ранее. Очевидно, что эти условия оказывают влияние лишь на действительное количество добываемой пищи и на действительное число людей и не имеют никакого, даже отдаленного отношения к естественному стремлению населения, превышающему способность земли доставить необходимое пропитание.

Что касается приводимых Вейландом и многими другими писателями примеров, что в действительности возрастание населения предшествует увеличению продовольствия, то они, по моему мнению, подтверждают то учение, против которого направлены. Опасение, чтобы возрастающее население не умерло голодной смертью, в том случае, когда ему не предшествовало увеличение количества пищи, было многими подвергнуто осмеянию, причем его сравнивали с опасением, как бы люди не остались нагими, если не будет заготовлена одежда, до появления их на свет. Если еще можно спорить против опасения в первом случае, то во втором – основательность его не может быть подвергнута сомнению; по крайней мере люди всегда поступали согласно с этим мнением. В предстоящие 24 часа в Англии и княжестве Валийском родится около 800 детей; смею уверить моих противников, что из числа этих, имеющих появиться на свет детей едва ли только одному из десяти не заготовлена одежда до его рождения. Если опасно брать в руки оружие, не умея владеть им, то не менее опасно прибегать к примерам, не умея их применить. В таких случаях примеры чаще всего доказывают противоположное тому, что желаешь доказать.

В двух главах, о нравственном обуздании и о влиянии его на общество, я имел в виду показать, что бедствия, причиняемые законом народонаселения, по своей природе совершенно сходны с бедствиями, порождаемыми излишествами во всех других страстях, и что из существования этих бедствий мы имеем не больше оснований заключить, что закон народонаселения противоречит намерениям Творца, чем если бы из существования пороков, порождаемых человеческими страстями, мы вывели необходимость искоренения страстей, вместо того, чтобы поучиться возможно лучше управлять ими.

Если эта точка зрения справедлива, то из нее вытекает, что, несмотря на признанные бедствия, порождаемые законом народонаселения, он и при настоящем нашем положении должен приносить больше пользы, чем вреда.

В этих главах я вкратце очертил эти выгоды, насколько позволял план моего сочинения. Тот же вопрос в последнее время был искусно развит в прекрасном сочинении Сумнера; я счастлив, что могу рекомендовать тем из моих читателей, которые захотят ближе познакомиться с предметом, едва намеченным мной, обратиться к этому подробному и отлично изложенному сочинению.

Я вполне разделяю мнение Сумнера о выгодах, представляемых законом народонаселения; я также глубоко убежден в том, что естественное стремление людей размножаться быстрее, чем могут возрастать средства существования, не может быть ни искоренено, ни значительно ослаблено без одновременного искоренения нашей надежды на возвышение и страха перед унижением, т. е. таких чувств, которые более всего необходимы для развития человеческих способностей и увеличения общественного благополучия. Но, питая это убеждение, я отнюдь не имею намерения изменить свои воззрения на причиняемые законом народонаселения бедствия. Для того чтобы быть вознагражденными добром, этим бедствиям незачем менять ни своего названия, ни своей сущности. Смотреть иначе и не называть их бедствиями было бы столь же неблагоразумно, как бояться наименовать порочным чрезмерное излишество во всякой другой страсти или думать, что если следствием такого излишества является несчастье, так это происходит именно потому, что сама страсть составляет источник счастья и добродетели.