Лицо почтенного господина болезненно сжалось.

— Нет, ничего я не полагал, — снова заговорил он, — я вовсе не хочу обижать вас… Я просто потерял голову и не знаю, куда кинуться…

— Да позвольте, милостивый государь, — вспомнил, наконец, Антон Антонович и то, с чего ему следовало начать, — с кем мы имеем честь?..

Господин приподнял шляпу.

— Я Тропинин, — отрекомендовался он, — здешний фабрикант…

Услышав имя Тропинина, антрепренёр встал, обнажил голову и даже склонился слегка.

Когда он, приехав в город, наводил, по обычаю всех антрепренёров, справки о том, кто тут самые богатые люди, ему назвали Тропинина, как человека, обладающего состоянием не менее миллиона. Миллион — даже в чужих руках — не только звучал приятно для Антона Антоновича, но и внушал ему уважение.

— Поверьте… — начал было он, расшаркиваясь, но не договорил, потому что совсем пьяный Ромуальд-Костровский, шатаясь, подошёл к Тропинину и протянул руку.

— Сочувствую! — произнёс он заплетающимся языком.

— Что? — переспросил Тропинин.

— Сочувствую! — повторил Ромуальд-Костровский. — Это значит, что я более сочувствую…

Тропинин удивлённо поглядел на него, потом на его протянутую руку, повернулся и, не сказав больше ни слова, направился к выходу. Делать тут ему было больше нечего.

Надежда Ивановна Донская фыркнула. Но никто не разделил её весёлости.

Козодавлев подошёл к Костровскому и дёрнул его за рукав.

— Поди, проспись, ведь играть сегодня нужно…

— А ты меня не учи, — огрызнулся на него трагик, — ты лучше свою роль учи…

— Вот подумаешь, — рассудительно покачал головою антрепренёр, — у этого человека ни больше ни меньше, как миллион!

И он показал вслед Тропинину.

— Вот такую рыбку да на удочку бы поймать! — подмигнул один из актёров Донской.

Та сейчас же нахмурилась и отвернулась.

— А какой он несчастный… сам не в себе совсем, — сказал ещё кто-то.

— Ещё бы, дочь пропала!

— Да как же она могла пропасть?..

— Как! Нынче то и дело в газетах подобные случаи…

— Ох, всяко бывает! — вздохнул Козодавлев-Рощинин. — Чего на свете не бывает!..

— Однако чего ж он к нам именно пришёл? — продолжал недоумевать Антон Антонович.

— Голову потерял, слышали?.. А какой важный и видный, на купца совсем не похож…

— Сейчас видно, человек просвещённый и комильфо, что значит: «как следует», — решил маленького роста актёр на роли простаков и лакеев, любивший в обиходе употреблять французские и, вообще, иностранные словечки, хотя применял их и не всегда кстати…

III

Валериан Дмитриевич Тропинин, обладатель одной на обширнейших мануфактур, поставивший её на широкую ногу и развивший до таких пределов, что состояние его, действительно, можно было оценить около миллиона, был человек именно комильфо и совсем не походил на тех прежних купцов, которые держались старинного правила «не надуешь, не продашь».

Отец его, известный всему торговому миру Дмитрий Тропинин, основатель фирмы, ходил ещё в длиннополом сюртуке и в сапогах бутылками и считал по пальцам, но своего сына он отдал в гимназию. А затем, кончив курс в гимназии, Валериан Дмитриевич по собственному желанию поступил в университет и блестяще сдал экзамен на кандидата по естественному факультету.

При жизни отца он часто ездил за границу, где изучал своё дело, так что, когда ему пришлось, похоронив родителя, стать во главе своего обширного предприятия, он явился не только вполне подготовленным, но и знатоком, поведшим мануфактуру так, что доходы его сразу стали расти, увеличиваться, и из тысячника он быстро сделался миллионером.

Смерть отца, которого он уважал и любил, была сопряжена для Валериана Дмитриевича с другим неожиданным и ещё более тяжёлым, именно вследствие своей неожиданности, горем.

Валериан Дмитриевич женился по любви на молодой красивой девушке. Она была из хорошей семьи, образованная, милая… Она осталась сиротой без всяких средств и поступила на службу в контору Тропининых. Здесь увидел её Валериан Дмитриевич. Они познакомились, узнали друг друга и полюбили.

Ему было тогда тридцать лет, ей шёл двадцать первый. Красивый, статный, образованный, владевший тремя иностранными языками Валериан Дмитриевич понравился ей и, чем больше узнавала она его, тем больше любила. Старик Тропинин охотно благословил этот брак, и счастливые молодые уехали за границу в свадебное путешествие.

Не думала и не гадала молодая Тропинина, что вместо нищеты, горя и забот о хлебе насущном, которых покорно ждала она от судьбы, на её долю выпадут богатство и счастье с любящим и любимым мужем.

Но это счастье было для неё непродолжительным.

В конце первого года их супружества, отец Валериана Дмитриевича отправился по делам в Лодзь, [11] и оттуда вдруг пришло известие о внезапной смертельной его болезни. Валериан Дмитриевич, разумеется, собрался сейчас же ехать; молодая жена его, несмотря на то, что была в девятом месяце беременна, решила последовать за ним. Никакие уговоры и убеждения не подействовали на неё, и она отправилась сопровождать мужа. Но в дороге она почувствовала первые приступы родов. Пришлось остановиться в маленьком польском городке.

Положение Валериана Дмитриевича было безвыходное. Ему нужно было выбирать между умирающим отцом и женою, которую тоже нельзя было оставить в её положении одну в чужом городе.

Здесь она выказала замечательную силу воли и присутствие духа. Она со страстностью стала убеждать мужа, что кругом виновата пред ним в этой поездке, что ввиду этого должна остаться одна, что роды — вполне естественное дело, что она нисколько не боится и что она должен ехать к отцу, который умирает.

Она, несмотря на приступы начавшихся болей, говорила так убедительно, что Валериан Дмитриевич, наконец, согласился. В самом деле, нельзя было оставлять умирающего отца в совершенно чужом городе одного.

Валериан Дмитриевич рискнул оставить жену, согласно её просьбам, и скоро должен был раскаяться в этом. Отца он уже не застал в живых и, поспешив к жене, нашёл её без сознания, при последнем издыхании. Она скончалась, не придя в себя, у него на руках через несколько часов после его приезда.

Родила она девочку, но Валериан Дмитриевич не захотел даже посмотреть на ребёнка, послужившего причиною смерти его любимой жены.

Эти двойные, одновременные похороны отца и жены он перенёс как бы в тумане, не сознавая хорошенько, что происходило вокруг.

За него всё делали другие. Боялись, что он не очнётся от своего оцепенения, походившего на столбняк.

В себя он пришёл нескоро, мало-помалу.

Наконец, к жизни его вернуло именно то, что послужило к его, как он думал, несчастью, то есть ребёнок. Он вспомнил о нём и пошёл посмотреть на дочь, бывшую до сих пор на попечении польки-кормилицы, взятой впопыхах в городе, где скончалась жена