Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Та‑а‑к. Шестьдесят семь… Ага. Вот, слушай, командир.
И дед стал читать мелкие строчки «Сказаний…». Было темно, несмотря на блеклый свет переломленной палки-фонаря в углу и костерка на входе; снаружи страшно и протяжно выли, а стены полуразвалившейся церквушки оглашал хрипловатый голос:
Когда ты шагаешь по пыльной дороге,
Когда шевелится на древах листва,
Ты вспомни ее, свою девственно юную,
Ту, что не пускала тебя на войну.
В бою не страшись железного звона
И криков не бойся, забудь обо всем.
Тобой руководствует сердце Канона.
Будь смел и решителен в деле своем!
– Вот, командир, твоя страница! – Дед торжествующе оглядел лица товарищей и посмотрел на Холода.
– Отлично, Игнат! – Тот взглянул на бойцов и улыбнулся. – Мне понравилось.
– Прям про нашего командира стишки. Круто. Теперь мне. – Варан подумал и выдал: – Сто тридцать первая. Давай, старый.
– Сам ты… три дня не умывался, пацан, блин! – чуть обиженно сказал Игнат, открыл и стал читать, постепенно умолкая и бледнея:
Станет грозным небо, загудит земля,
Потом проснутся духи и сожрут тебя…
– Вот, еп! Ты че, Игнат? – Боец вмиг побледнел, улыбка исчезла.
– Я… я читаю, что там есть! – промямлил дед.
– Нет, лучше открой сотую страницу, там глянь.
Опять зазвучал голос Игната:
Как посмотрит вдаль он, зашуршит листвой,
Прилетит, как буря, закусить тобой…
– Дед! Ты че в натуре?! Захотел напугать меня?! Пипец. Шестьсот шестьдесят первая! – буквально крикнул Варан, зажав рану в боку и буравя старика отчаянным взглядом.
Все отрешенно смотрели в стороны, но только не на Варана. Где-то на окраине развалин опять завыли. В третий раз зазвучали рифмы:
Здесь темно и страшно, заунывно и мертво…
Зверь лежит с открытой пастью, не смотрел бы на него…
Еле-еле успокоили испуганного солдата. Дальше продолжать игру никому уже не захотелось. Все улеглись, погруженные в свои мысли и обдумывая засевшие в мозгу строчки. Спали, конечно, плохо.
* * *
Утром всех разбудил брякнувший наверху колокол. Добрыня встал, чтобы сходить осмотреть периметр, а дед решил разбудить солдата, чтобы извиниться за вчерашнее. Игнат расталкивал Варана, тряс его и щипал, но затем с нервным заиканием громко произнес:
– Он… умер!
Так внезапно и непонятно отряд потерял еще одного бойца.
Где-то за забором громко заорал Добрыня. Все, за исключением Дюрана, бросились на крик, а он подсел, опираясь на ружье, к умершему Варану. Челюсти дрожащего солдата от холода свела судорога, он медленно склонился над товарищем, сквозь сумерки вглядываясь в него. Бледные щеки, лоб, нос, губы… Боже! Дюрану показалось, что губы мертвого шевелятся, он пригляделся… Ужас! Рот умершего открылся, и оттуда струей хлынула куча мелких, живых червей. Дюран отпрянул и упал, с ужасом созерцая, как белые влажные червячки в несметном количестве выползают изо рта покойника. Целый поток их хлынул по лицу Варана. Дюран на карачках заковылял к проему в стене, но оттуда внезапно появился эберман с искаженным желтым лицом и с размаху всадил бойцу в глаз короткий кол. Дюран повалился и затих.
Треш успел ухватиться за гнилую перекладину ограды и оттолкнуть Добрыню. Перекошенный забор с треском и скрипом повалился, подняв в воздух тучу навозных мух величиной с доброго шмеля. Отряд отпрянул от кучи мусора, поросшего бурьяном, и роя мух-мутантов. И тут грянул выстрел, а следом за ним раздался крик Добрыни:
– Шухер, братцы-ы! Угроза с леса.
Быстро, с опаской взглянув через дыру оставшейся целой ограды, Треш увидел на туманной поляне толпу грязно-серых, уродливых оборванцев. Три-четыре десятка.
– Вот, еп! Фантомы эберманов пожаловали! – воскликнул Хук, но тут же изменился в лице: – И конечно, где-то с ними их Аас.
– Кто-о?! – бросил пригибающийся на ходу Треш, занимающий позицию для стрельбы. – Какой еще в задницу Аас?
Ответа не последовало – не до того было в рукопашной схватке. Минут через пять Добрыня с отрубленной по локоть правой рукой поспешно вернулся обратно и с помощью Анжелы стал обвязывать изливавшую кровь конечность.
– Если бы не крыса… отвлекла, зараза! А этот урод отсек мне руку… моей же секирой. Тварь! Позор какой… м-м… гадина! Я найду ее, я убью эту мерзость!
– В том-то и дело, что их почти нельзя убить! – произнес Хук, разглядывая призрачных уродов, окружавших развалины церкви.
– Не понял, Хук? Как это? – спросил Холод.
– Ну, как-как… Вон, мы с большущим трудом завалили гуффонов, а эти, – Хук показал в окно, – эти бессмертны…
– Черт!
– Что же нам делать? – Анжела впала в отчаяние. – Варан так неожиданно умер. Добрыня… ваще жесть! Еле остановила ему кровь. И вдобавок окружены этими уродами.
– Наш отряд кроме Варана еще и Дюрана потерял, – решился сказать Треш.
– Что-о?!
– Это как?!
– Нет его. Погиб. – Сталкер окинул взглядом шокированных известием соратников.
– Дюранчи-ик! Блин‑н‑н.
– Жаль мужика. – Добрыня сморщил лоб, опустив перемотанную в локте руку.
– И… и что же мы теперь будем делать?
– Командир, принимай решение, мы за тобой.
– Ден, рули. Совсем жопа настала! Щас они полезут со всех сторон.
– Однозначно будем сражаться. Хук? – Холод попытался найти поддержку в лице проводника.
Тот перепрыгнул через огромную балку, долго и внимательно смотрел в оконный без стекол проем на белые, неживые лица эберманов, затем уставился на ползающую по стене жирную муху.
– Так. Остается одно – дружно прорываться сквозь это кольцо, – Хук показал на ветхий скрипящий забор, – это очень хреново, но… черт, другого выхода я не вижу.
– Нас же перебьют, как котят, ты же сам сказал, что их не победить.
– А что… что ты можешь предложить? Ну, давай! – Хук мгновенно разозлился на Талгата. – Помнится, я выжил только потому, что отбился от них факелом, зато потом на свет собрались все ужасы и твари леса. Ты не представляешь, как…
– Подожди! Говоришь, факелом? Ты боролся с ними огнем?
– Да, разведка, они ужас как боятся огня. Так у нас же есть огонь! Много огня! – Хук с распростертыми объятиями кинулся к Талгату.
Тот тоже встречно развел руки, но Хук ускользнул от него и обнял газовые баллоны на спине огнеметчика.
– Господи, Ты услышал наши молитвы! – Дед Игнат перекрестился, глядя наверх.
Холод отдал необходимые распоряжения, и все приготовились к прорыву. Строить из себя героев не собирался никто. Сейчас требовалось по-быстрому смыться отсюда, и желательно живыми.