Вики сидел и слушал спокойно, как в тумане, вот только сердце вдруг заколотилось. Госпожа Мейербах вздохнула, за нею вздохнула и госпожа Ваня, жена комиссара.

Затем заговорил Хойман:

— Ужасный случай, но это еще не все. Со вчерашнего утра среди жителей города нарастает уму непостижимая паника.

— Что же тут удивительного! — Госпожа Мейербах пожала плечами в брюссельских своих кружевах. — Родители в страхе. Я тоже, у меня ведь внук.

— Можно, конечно, понять, — с каменным лицом согласился Хойман, — но это уже перешло в истерию. И началась она после очень сухого сообщения, которое мы пропустили в печать. Я уже не говорю о том, что за вчерашний день нами получены сотни телеграмм от родительских комитетов со всех концов страны. Сверх того, нам присылают письма с угрозами, прямо-таки пышущие ненавистью. Один мельник с севера попрекает нас — мы-де, налогоплательщики, вас содержим. Вот как далеко зашло, — саркастически хмыкнул советник. — За два дня вы не нашли убийцу — за что жалованье получаете? Сухая информация в газете — и вот результат. Если бы не Рождество, представляю себе, что бы сегодня печатали газеты. Шабаш бы начался. А сегодня пришлось отдать полосы Рождеству Христову. Люди падки на сенсации, и журналисты соревнуются, кто больше им в этом потрафит. Фантазия их безгранична, и неизвестно, что они внушат читателям, если еще через два дня преступник не окажется за решеткой. Разразится катастрофа…

— Люди взбудоражены, — отозвался полковник, зажигая елочные свечи. — А как вообще-то обстоят дела? Напали на след?

— Следствие идет день и ночь, — отвечал Хойман, — у нас достаточно материалов — сообщений, протоколов допросов и бесед, много, конечно, несущественного, люди рассказывают и то, чего не знают, выдумывают, фантазия работает у них не хуже, чем у газетчиков. Особенно отличаются этим оттингенцы. Наперебой засыпают сведениями, кто кого видел 22 декабря. Какой-то неизвестный продавал на площади ветки омелы. В писчебумажный магазин пришел странный покупатель за фольгой. Почему он показался странным? Из-за пенсне, которое теперь никто не носит. Одна женщина видела возле собора цыганку, ровно в полдень. И мы обязаны все это записывать, ведь наперед неизвестно, что может сгодиться. Полиция на ногах уже двое суток, но это никого не волнует, судят по результатам. Вот мельник и написал: "За что вам только платят?.." — С брюзгливым видом советник обернулся к радиоприемнику — начиналась трансляция песнопений из Сикстинской капеллы.

Госпожа Мейербах резюмировала:

— Итак, с одной стороны, вас ругают, с другой — засыпают всякими небылицами. Но давайте вспомним о Книппсенах, их положение ужасно. Как представлю себе нынешнее их состояние… за два дня до Рождества убивают сына…

Госпожа Мейербах прижала руку к груди, к сверкающей броши на кружевах, и скорбно склонила голову, а госпожа Ваня вздохнула и подняла глаза на мужа.

— Жена Книппсена, — сказал комиссар, — со вчерашнего вечера находится в лечебнице нервных болезней в нашем городе. Сам Книппсен сегодня с детьми в Оттингене, в семье архивариуса. Думаю, соседи не оставят их в беде. В ту же клинику профессора Гранца направлен и сын акушерки Дадельбек — он последним, не считая преступника, разговаривал с убитым. Мальчик, вероятно, был очень привязан к бедному Юргу, несчастье совершенно его подкосило.

— Остальных детей тоже, — вставил Хойман, — но не до такой степени. Дадельбек самый из них впечатлительный, да еще последним с ним расстался. Эрвин, — окликнул он Зайбта, — когда зажжешь все свечи, посмотри, там еще должна быть коробка с бенгальскими огнями.

Пел хор Сикстинской капеллы. Генеральша озабоченно сказала:

— Вот господин полковник спросил вас, нашли ли вы какие следы. Если бы что-нибудь обнадеживающее попало в газеты, люди хоть немного бы успокоились… Хоть какой-нибудь результат…

— Ну что вы, разве их успокоишь… — махнул рукой Хойман, наблюдая, как полковник Зайбт прикрепляет к ветвям бенгальские огни. — Да мы и не имеем права давать журналистам преждевременную информацию. Газеты не раз оказывали нам медвежью услугу, публикуя предварительные данные по следствию. — Лицо советника стало холодным и жестким. — У нас на подозрении Стопек. Его мать из Кракова. Очень красивый, между прочим, город, мне дважды приходилось там бывать. Подозреваемый лишь родился в Кракове. Жил в других местах. Три года назад был осужден в Бельгии за соучастие в убийстве девушки шестнадцати лет. Его приговорили к десяти годам. И ему удалось то, что в настоящее время удается, может быть, одному из тысячи, — совершить побег…

— Неужели это вообще возможно? — удивилась госпожа Мейербах.

— Мало того, — развел руками Хойман, — он ухитрился замести следы и добраться сюда к нам. То ли с фальшивым паспортом, то ли без него, во всяком случае, ему удалось достать подложные документы, деньги и одежду, и он проживал в нашей стране под фамилией Брикциус. Подозрение, что Брикциус и Стопек одно лицо, к сожалению, появилось лишь в начале декабря. О нем проговорился кто-то из преступного мира. И только тогда стало ясно, что это тот человек, которого мы разыскиваем — кроме прочего, и в связи с детоубийством.

— Он уже сознался? — спросила генеральша.

Хойман переглянулся с Ваней и усмехнулся:

— Нет. Его ведь еще не поймали.

Полковник Зайбт уже развесил все бенгальские огни и теперь зажег один из них, прыснувший искрами.

Госпожа Ваня поглядела на торшер в углу и люстру, точно хотела погасить их, но не тронулась с места, ограничившись назывным предложением.

— Очень умный убийца, — сказала она, глядя на огонь.

Ваня, тоже засмотревшись на снопы искр, ответил:

— Ошибочно считать, что убийца разумнее нас, если мы его не задержали. Обычно такие преступники — весьма ограниченные люди. Их выручает не интеллект, а инстинкт, хитрость и коварство.

— Кроме того, им помогают другие, — добавил Хойман. — Не сам же он доставал бумаги, одежду, деньги — кто-то его всем этим снабдил. Брикциус — слабоумный психопат. Сведения из Бельгии и Польши доказывают, что он почти что сумасшедший.

— Кто же ему помогает и с какой стати? Кому он нужен такой? — удивилась госпожа Мейербах.

— Преступный мир — и скорее всего именно потому, что он таков, какой есть, — ответил советник.

Вошла экономка Бетти, и на столе появились высокие бокалы и шампанское в ведерке со льдом. Хойман поблагодарил кивком и составил бокалы в ряд.

— Значит, других подозреваемых нет, — улыбнулся Зайбт. — А что скажешь, Виктор, о наших пистолетах?

Хойман достал бутылку из ведерка и стал медленно вытаскивать пробку.

— За исключением нескольких, в том числе и того пистолета, который потерян в Египте, копенгагенского и твоего, все остальные в наших руках. Завтра, в первый день Рождества, мы вернем оружие владельцам.