что… — начинаю я, но он прерывает меня, прижимаясь своим ртом к моему. Он не прикасается ко мне, просто наклоняется для поцелуя, от которого у меня перехватывает дыхание. Я задыхаюсь от того, как его рот захватывает мой, как будто мне даже не позволено дышать без его разрешения.

Моя правая рука поднимается, пальцы сжимаются, но я не могу заставить их ухватиться за его рубашку. Мне это слишком нравится, вся эта энергия, проходящая только между нашими ртами.

Это почти больно.

Как будто мои губы прижаты к проводу под напряжением. Каждое движение языка принца — это энергия, которая вливается прямо в меня, пока я не отступаю назад в попытке снять напряжение.

Его рука обхватывает меня за талию и прижимает к себе, как будто это то место, где я и должна быть, где он бы держал меня, если бы пришлось. Я не совсем уверена, что, если бы я сказала Виндзору Йорку уйти, он бы послушался. Это, наверное, должно было бы вывести меня из себя. Рассуждая логически, я знаю, что это неправильно.

Почему иногда неправильное кажется таким приятным, как грязное дыхание после того, как тонешь в чистой воде?

Вот что это такое. Совершенно по своему существу, но также, вероятно, яд.

Виндзор однажды обвинил меня в том, что я наслаждаюсь погоней, вызовом… в желании приручить плохого парня.

Я не уверена, что когда-либо полностью принимала эту идею.

Находясь здесь прямо сейчас? Кажется, невозможным лгать самой себе.

— Марни, — Виндзор прижимает меня к себе сильной, крепкой рукой. Там нет дрожи, и на его лице нет абсолютно никакого сомнения, когда он смотрит на меня. — Прошлой ночью я чуть не убил парня.

Мои глаза расширяются, когда Виндзор удерживает меня на месте, его взгляд настолько темен, что я подумываю отвести взгляд.

Но нет. Я хочу увидеть его всего. Даже самые ужасные части.

— Как? Почему?

Он усмехается и притягивает меня ещё ближе, сминая наши тела так, что я могу почувствовать его, твёрдого и желающего, горячего и обеспокоенного. Его мышцы такие же напряжённые, как и его член, когда он ставит одно колено на край кровати рядом со мной. От этого движения его бедра соприкасаются с моими так, что становится трудно думать.

В моём случае это хорошо.

Я хочу притвориться, что наше ориентирование — такое беззаботное и весёлое, каким и должно быть.

Ну, условно говоря.

Нет ничего беззаботного в том, как Виндзор обнимает меня, в том, как он смотрит на меня, в том, как изгибаются его губы. В английском языке даже нет слов, которые могли бы должным образом описать этот рот. В лучшем случае я бы назвала его непристойным. В другой день я бы сказала, что это как шторм недалеко от гавани. Плыть в него — ужасная идея, и всё же внезапно кажется, что всё в порядке, даже если корабль затонет.

Лишь до тех пор, пока именно этот шторм не уничтожит его.

— Старшекурсники заперли нас в общежитии и сказали, что мы не можем уйти. Как только они начали спрашивать об отношениях, я понял, что что-то не так, — Виндзор опускает левую руку вниз, так что его ладонь обхватывает мою задницу, а затем он поднимает меня прямо вверх и перекидывает через свою ногу, ту, что стоит на краю кровати, как будто он капитан Морган или что-то в этом роде.

Мои ноги теперь лежат на его мускулистом бедре, и, когда я приспосабливаюсь, то понимаю, что всё, что я в конечном итоге делаю, это прижимаюсь к нему. Ему это тоже нравится. Его рот быстр, как рапира, пронзая и рассекая меня насквозь, и каким-то образом у него, кажется, существуют манеры, даже когда он ведёт себя как грёбаная скотина.

— Что ты делаешь, Винди? — спрашиваю я, потому что когда-то давным-давно он сказал мне, что я могла бы называть его Виндзор, или Винд, или даже Винди, но последнее не было подходящим для отношений. Это как… самое близкое к стоп-слову, которое у нас есть прямо сейчас.

Я только пытаюсь его притормозить.

— Это всё ещё не объясняет, почему ты чуть кого-то не убил, — бормочу я, зная, что потакаю его плохому поведению гораздо больше, чем это разумно. Возьми себя в руки, Марни Рид! — Винд, что случилось?

— Они скрывали вас от меня, миледи. Что ещё мне оставалось делать?

Он притягивает меня ещё ближе к себе, потирая мои самые чувствительные места о своё бедро и глядя на меня так, словно никогда не отпустит. Вентиляция над нами работает, согревая комнату и взъерошивая рыжие волосы Винда, падающие ему на лоб. Он поднимает их одной рукой, и они остаются торчать прямо вверх, как и всегда.

— Ты избил его? — шепчу я, пытаясь прояснить ситуацию. Я не уверена, насколько гиперболично звучало почти убил, когда Виндзор сказал это. Это может быть довольно либеральная интерпретация английского языка… или это может быть неприкрытая правда.

Вместо того чтобы ответить мне, Виндзор толкает меня обратно на кровать, а затем перелезает через меня. На этот раз это он осёдлывает меня, его мускулистые бедра обхватывают мои с обеих сторон. Эта поза мешает мне сделать то, что я так естественно хочу сделать. То есть раздвинуть ноги и притянуть Виндзора ближе.

Он опускает руку между нами, расстёгивая свои брюки и засовывая пальцы за пояс нижнего белья. Его лицо слегка меняется, когда он прикасается к себе, а я лежу более или менее под ним.

— Я избил его до полусмерти, — Винд испускает этот тяжёлый вздох, играя сам с собой, опуская губы к моей шее сбоку, чтобы поцеловать пульс. — Вызвали полицию, и они оттащили меня от него, — он кусает меня за кожу, и я издаю резкий звук удивления, тяжело дыша. — Они меня арестовали. Мне пришлось позвонить бабушке, чтобы она вытащила меня из этой передряги.

— Тот парень… насколько сильно ты его ранил?

Виндзор игнорирует вопрос, целуя меня в подбородок, а затем проводит языком горячую и похотливую линию вдоль него, пока не находит мои губы. Он тяжело стонет, прижимаясь ладонь к бёдрам, используя её крепкий захват, чтобы усилить эрекцию, в то же время держит меня зажатой между ног.

— Винд… — это слово — едва слышный шёпот, украденный в промежутке между поцелуями.

Он боролся, чтобы добраться до меня; он всегда борется, чтобы добраться до меня.

И его, похоже, не волнует, чем ему придётся пожертвовать или кому он должен причинить боль, чтобы добиться этого.

Разве это хорошо? Плохо? Может ли это