– Он создал человека по своему образу и подобию, – заторопился вдруг сын. – А что это такое? Не значит же это, что у Бога была борода и нос! Когда Он начал творить, ну, с самого начала, там сказано, что Он создал свет и увидел, что это хорошо. Получается, что Он не знал заранее, хорошо ли это будет или ужасно. Он только попробовал, и Ему понравилось. Может быть, в этом и дело? Он создал человека, но Он не знал заранее, что такое человек, Он сам не знал, хорошо ли это будет. Там сказано, что была тьма над бездной. Что значит бездна? Человеку, может быть, тоже оставлена свобода выбора, так же, как Богу, когда Он начинал. Вот что значит – по образу и подобию! Но выбора между чем и чем? Какого выбора? Между добром и злом. Но как мне разобраться в том, что есть что?

– Майкл, – пробормотал доктор Груберт.

– Ты думаешь, я почему заболел? – продолжал торопиться Майкл. – Потому что я чувствую, что ничего не могу. Я не знаю самого главного. И самого главного я не могу, а не того, что вы все! Работать, зарабатывать – вот это, вы думаете – главное, а я знаю, что нет.

Доктор Груберт опустил глаза.

– Я не могу много говорить об этом, я сразу устаю. И потом, они закачали в меня столько лекарств… – Майкл расстегнул верхнюю пуговку рубашки. – Знаешь, отчего я так поразился, когда увидел картинку Рафаэля? Да, это правда: я узнал себя. Но этот «я» неизвестно где. Хотя я чувствую, что «он» есть, что «он» где-то существует. Но я ведь не понимаю, что такое время. Где прошлое, где будущее? Может быть, все это мы сами себе придумываем?

– Но в таком случае, Майкл, – прыгающими губами возразил доктор Груберт, – как же тогда? Как жить?

– Мы об этом много говорили с МакКэротом. Он очень помог мне. Он мне сказал, что есть что-то, что просто не нашего ума дело.

– А нашего – что? – вздрогнув от зависти к МакКэроту, спросил доктор Груберт.

– Я прочту? Вот. – Он открыл нужную ему страницу: – «И сказал я в сердце своем: праведного и нечестивого будет судить Бог, потому что время для всякой вещи и суд над всяким делом там». И вот это тоже: «Потому что участь сынов человеческих и участь животных – участь одна, как те умирают, так умирают и эти, и одно дыхание у всех, и нет у человека преимущества пред скотом, потому что все – суета!»

Но Николь! Николь, которая смотрит на Майкла так, как счастливые невесты смотрят на своих здоровых мускулистых женихов!

Неужели ей не страшно за него?

– Мы поженимся, – прошептала Николь, лаская Майкла мокрыми от восторженных слез глазами. – В Лас-Вегасе. Когда вы поправитесь.

Доктор Груберт мысленно схватился руками за голову.

В палату заглянула медсестра.

– Вас к телефону. Подойдете?

– Это я, сэр, Элизе. Я все думаю тут, как мне быть. У меня послезавтра присяга на гражданство, сэр, после этого я получу паспорт. Думаю, что самое простое – самому полететь в эту проклятую Москву. Как вы считаете? Я не хочу, чтобы сумасшедшая баба использовала моего сына. – Он откашлялся. – Я тут подружился с одной русской. Хорошая девушка. Работает здесь, в Бруклине, в ресторане. Она согласна полететь со мной в Москву, потому что я без языка, мне будет трудно. А она мне поможет. Как вам такая идея, сэр?

– Элизе, – перебил его доктор Груберт, – сейчас не самое удобное время для разговора.

Элизе глубоко, простуженно вздохнул.

– Я вас не знаю, вы меня не знаете, но я почему-то доверяю вам, сэр. Сам не могу объяснить почему. И поэтому: с Новым годом вас, сэр! И ваших близких тоже.

* * *

…В Москве было утро – без пяти восемь, – когда Элла внесла в палату доктора Груберта небольшой торт, украшенный клубникой и персиками.

– А поскольку вам нельзя спиртного, – сказала она, улыбаясь притягивающей его улыбкой, – чокнемся виноградным соком.

И разлила виноградный сок в четыре бумажных стаканчика.

– Как хорошо, – сказал доктор Груберт Элле, – что именно вы сегодня дежурите.

Без трех двенадцать.

Без двух.

Двенадцать.

Николь потянулась к Майклу и, ни на кого не обращая внимания, крепко поцеловала его в губы.

* * *

Ева, похожая на черную рыбу, заплыла в реку, где жили черепахи.

Бабка Изабелла знает, что черепахи умнее людей. Она разрезала ананас, из ананаса пошел снег.

Потом во двор вошла худая собака с облезлым боком и стала тереться о горбатую старуху, сидевшую на белом сугробе.

Старуха отломила от сугроба кусок мороженого.

– Все сразу не ешь, пусть спит. Николаша.

Саша приоткрыл глаза, и худая собака исчезла вместе с черепахами и бабкой Изабеллой.

Зато Ева осталась, и горбатая старуха тоже. Ева сидела к нему спиной, а старуха лицом, и на щеках у нее горело по клубнике.

– Слава Богу, что вы его отпустили! – сказала старуха.

Рядом с диванчиком, на котором спал Саша, стояла новогодняя елка, облезлая и горбатая, как сама старуха. С красной звездой на верхушке.

– Merry Christmas![17]– крикнул им Саша и заснул.

– Как же было не отпустить, – продолжала старуха, – там же семья. Я вам скажу: никогда не связывайтесь с женатыми мужчинами. Что бы они вам ни говорили. – Она осторожно откусила от подгоревшего пирога слабыми зубами. Зубы почернели. – Что бы они вам ни пели. Потому что, если человек женат, он по определе-е-е-ни-и-ю не принадлежит себе. Что вы думаете? Ах, не возражайте, не возражайте! – она замахала руками, похожими на птичьи лапки. – Вы не должны мне возражать! И я вас уверяю, что это везде так: и в России, и в Америке, и у черта на куличках! И если даже человек не любит свою жену, это не значит, что он от нее свободен, ни вот на столечко не значит, что вы! Даже наоборот! Мужчины боятся скандалов. Ух! – Она зажмурилась. – Их женщины напугали. Смертно и навсегда. Отсюда все.

– Какие женщины? – спросила Ева.

– А вообще. Женщины, – жеманно прощебетала старуха и махнула птичьей лапкой, – мамы, тети, учительницы, сестры. Женщина – это ужас.

Ева засмеялась. Они сидели за столом, на котором, кроме того, что принесла Ева, стояло два пирога: один почти совсем черный, от которого потихоньку откусывала старуха, и другой, тоже подгоревший, со вздувшейся корочкой.

– Чему вы смеетесь? Женщина – это ужас. А мужчина – что? Грешен и слаб. Подкаблучник. Но он нужен женщине, и она его за это унижает. Женщина хитра. Говорят, что мужчине, ну, почти всякому, нужно иметь много женщин. Я вот даже по радио слышала, что скоро наша ци-ви-ли-и-изация откажется от однобрачия и перейдет к официальному многобрачию. Но этого никогда не будет! Я вам предсказываю! А все потому, что есть вещь сильнее любви! И вообще сильнее всего. Всех этих чувств.