И они научились использовать чужую силу, приняв для этого чужую кровь.

Демоны?

Демоны злы. И полны ярости. Они пожирают слабых. Они несут огонь и разрушение. Они просто слишком другие, чтобы можно было терпеть их.

Но она попытается. Она верит.

И Теттенике стиснула голову руками. Картинки чужой жизни мелькали перед глазами её. Замок. Люди. Место. Они приезжали зачем-то. И привозили людей, которые работали здесь.

Они вгрызались в тело скалы.

И делали фигуры из камня. Люди странны. Но они не слишком мешали. Да и смотреть было интересно. Главное, чтобы другие, в ком дурная кровь, не подходили близко.

Они и не подходили.

А те, что работали, оставляли и вещи.

— Дары, — тихо сказала Теттенике. — Они приносили дары.

Да? Еще одна человеческая странность.

Зачем?

Они хотели что-то взамен? Но сил у нее почти не осталось. Но и они молчали. Если бы сказали, что им надо, она бы помогла. Возможно. Или нет. Что тоже возможно.

— Они тебя боялись. Считали божеством. Скорее всего. Я так думаю. Древним. Очень древним. И пытались угодить.

Золотыми игрушками? Зачем ей, лишившейся тела, почти утратившей разум, золотые чаши? Или вот монеты? Или фигурки?

— Так… принято… это подношение.

Она не знала. Она бы поблагодарила. Но вещи просто оставляли, когда их становилось слишком много, она убирала их. В горе много места.

— И люди решали, что ты принимала их дары, — Теттенике улыбнулась. Надо же, как нелепо получилось. Может… может и Матери Степей не так уж нужны жертвы? Те, которые живые? Может, и она не понимает, для чего закапывать кого-то в землю?

Кого?

Это… это другое. Теттенике расскажет. И она вернется. Точнее она верит, что вернется… но ей нужно спешить. Дорога?

Дорога? Была дорога. Она сама создала её, тогда, когда еще окрестные горы повиновались не то, что слову, просто желанию. Она хотела быть рядом со своим человеком, а он хотел быть с ней. Вот она и помогла. Это… не совсем тот путь, который привычен людям.

— Но я смогу пройти? — спросила Теттенике.

Да.

Дитя той, почти забытой крови, последняя капля, прощальный лист. Как и тот мальчик, который не помнил, не слышал, но все-таки сумел принять наследство.

— Я не одна… если я, то и другие… ты просто их не видела. Я попытаюсь показать, — Теттенике стиснула голову ладонями, вызывая в памяти лица.

Мудрослава Виросская, спокойная и умиротворенная, как… как море, которое Теттенике видела. И взглянула бы вновь. Может, и получится.

И островитянка сама похожа на море. А еще на грозу. Ту, что приходит с востока. Правда, Теттенике сама не знает, в чем сходство. Но бережно вырисовывает каждую черточку лица.

Летиция… и Ариция.

Сестры.

Теттенике хотела бы иметь сестру, но… не случилось. Зато эти двое похожи. Аккуратные черты лица, белая кожа, которая из-за пудры кажется неестественной белой.

Не один лист.

Уже не один. И… и если так, то, возможно, и само древо живо? Теттенике ощущает прикосновение. Легкое, едва заметное. Благодарность?

Люди ушли.

А мир сломался. Там, далеко. Но сильно. Так, что она здесь ощутила этот перелом? Разлом? С мирами тоже случаются беды. И нынешний болел. Сперва она даже думала, что мир погибнет, а это было бы грустно, но болезнь задержали. Здесь. Она помогла. Пусть даже обратились те, в ком была проклятая кровь, она помогла. Не им. Миру. А потом…

…потом появилось дитя. То дитя, которое помнило её мужчину.

И это дитя дало надежду. Миру в том числе.

— Так все и получилось, — вздохнула Теттенике. — Но… что нам делать? Там? Когда мы доберемся?

Улыбка существа была снисходительной.

Как что?

Разве не понятно?

Всего-то и нужно, что убить демона.

Когда мы вошли в пещеру, я вдруг поняла, что умру. Здесь и сейчас. Не то, чтобы были для этого какие-то серьезные основания. Скорее уж собственные ощущения явно утверждали, что смерти быть.

И… воздух такой.

Густой.

Я в нем, что муха в янтаре. А на стенах медленно расползаются золотые письмена. Светятся даже. По-своему это красиво, но ощущение жуткой жути не уходит.

Чего-то такого…

Такого донельзя древнего, опасного. И главное, я ему не нравлюсь.

Ей.

Женщина.

Час от часу не легче. Это заблуждение, что женщины мягче мужчин. Что полны они сочувствия. Что… вокруг женщин вообще заблуждений хватает. И я вздыхаю. Не страшно.

Умирать не хочется.

И еще Ричарда жаль. Он расстроится. А то, древнее и женское, смотрит в меня. Не только в меня. Теттенике застыла с приоткрытым ртом. Уставилась куда-то на стену. Иногда губы подергиваются. Не случился бы с нею инсульт.

Не случится.

С нею как раз ничего не случится. А вот я…

— Ты кто? — спросила я тихо, не сомневаясь, что буду услышана. И была, но до ответа не снизошли, только… навалилось сверху, словно невидимой простыней накрыло, такой вот, воздухонепроницаемой. И выходит, что не обманули предчувствия.

А умирать не хочется.

— Может, договоримся? — просипела я, хватаясь за горло. Сила внутри закипела. И… и кажется, я сама того и гляди полыхну.

С демонами не договариваются!

Им не место в этом мире.

— Я не демон! Я… так получилось, — объяснить вряд ли успею, а символы уже не светятся едва-едва — полыхают живым огнем. И воздух дрожит, воздух готов вспыхнуть. — Он ошибся, вызывая… и вот…

Мне позволили дышать.

А потом…

Ощущение присутствия этого… этой… в общем, оно начало таять.

— Погоди! — наверное, это глупость, но… — Как нам её победить?

Молчание.

— Или хотя бы… как выжить?

Опять молчание.

Не те вопросы? В сказках их только три задать можно. Но в сказках на вопросы хотя бы отвечают. А тут…

— Стой. Пожалуйста, — наверное, глупо вот так пытаться задержать бессмертное «нечто», которое ко всему не слишком дружелюбно к тебе настроено. Но и не воспользоваться шансом я не могла. — Извини… ты ведь видела её? Настоящую? Теттенике. Дочь кагана. С ней это сделали. Украли тело. И… и как ей вернуть свое?

Раз уж о глобальных вещах спросить не дает.

Как ни странно, существо… вновь появилось? Проявилось? Оно не уходило никуда, это я прямо-таки всею шкурой чувствовала. И хвост нервно задергался.