собираться тайком, как-то раз даже у нас в имении. А когда я возражала, он меня не слушал. Я ему говорила: «Помни, у тебя жена и ребенок». А он мне: «У каждого члена клуба есть жена и дети». Я сказала: «Ну тогда у них должны быть темы для разговора поважнее, чем политика…» Ладно, — добавила она со вздохом, — чего вспоминать старые споры. Я, конечно, его простила. Расскажи-ка, дорогой, лучше о себе.

Но глаза ее стали стеклянными от полнейшего отсутствия интереса.

— Да, в общем, и рассказывать-то нечего, — сказал он.

*

Лететь вечерним самолетом на север для такого человека, как доктор Пларр, который предпочитал одиночество, было рискованно. На этом самолете редко летали незнакомые люди или туристы. Пассажирами, как правило, бывали местные политические деятели, возвращавшиеся из столицы, или жены богачей, которых он иногда лечил (они ездили в Буэнос-Айрес за покупками, в гости и даже причесываться, не доверяя местному парикмахеру). В небольшом двухмоторном самолете они составляли шумную компанию.

Кое-какая надежда на спокойный перелет еще была, но настроение сразу испортилось, когда через проход его радостно приветствовала сеньора Эскобар — он ее сперва не заметил.

— Эдуардо!

— Маргарита!

Он стал уныло стягивать ремни, чтобы пересесть на пустое место с ней рядом.

— Не надо, — торопливо шепнула она. — Со мной Густаво. Он там сзади, разговаривает с полковником Пересом.

— И полковник Перес здесь?

— Да, они обсуждают это похищение. Знаете, что я думаю?

— Что?

— Я думаю, что этот Фортнум сбежал от жены.

— Зачем бы он стал это делать?

— Вы же знаете, Эдуардо, эту историю. Она — putain [26]. Из того кошмарного дома на калье… ну, да вы же мужчина и прекрасно знаете, о каком доме я говорю.

Он помнил, что когда Маргарита хотела произнести что-нибудь не очень приличное, то всегда выражалась по-французски. Он так и слышал, как она вскрикивает в своей комнате, с тонким умыслом притемненной на две трети опущенными persianas [27]: «Baise — moi, baise — moi» [28]. Она никогда не позволила бы себе произнести подобную фразу по-испански. И теперь со вздохом, так же тонко рассчитанным, как и опущенные жалюзи, она сказала:

— Я так давно вас не видела, Эдуардо.

Он подумал, куда же девался ее новый любовник — Гаспар Вальехо из министерства финансов? Надо надеяться, что они не поссорились.

Рев моторов избавил его от необходимости отвечать, но, когда предостережения из рупора были произнесены и они поднялись высоко над защитного цвета Платой, которая почернела с наступлением вечера, он приготовил ничего не значащую фразу:

— Вы же знаете, что за жизнь у нас, врачей, Маргарита.

— Да, — сказала она. — Знаю как никто. Вы еще пользуете сеньору Вегу?

— Нет. По-моему, она сменила врача.

— Я бы, Эдуардо, этого никогда не сделала, на свете не так уж много хороших врачей. Если я вас не вызывала, то только потому, что я до неприличия здорова. А, вот наконец и мой муж. Погляди, кто тут с нами, Густаво! И не делай вид, будто не помнишь доктора Пларра!

— Как я могу его не помнить? Где вы пропадали, Эдуардо? — Густаво Эскобар тяжело опустил руку на плечо доктору Пларру и стал ласково его мять — он, как и все латиноамериканцы, щупал каждого, с кем разговаривал. Даже удар ножом в одной из повестей Хорхе Хулио Сааведры можно было счесть своего рода прощупыванием. — Мы по вас скучали, — продолжал он громко, как говорят глухие. — Сколько раз жена говорила: не пойму, почему нас больше не посещает Эдуардо?

У Густаво Эскобара были пышные черные усы и густые бакенбарды; его кирпично-красное, как латерит, лицо было похоже на просеку в лесу, а нос вздымался, будто вставший на дыбы конь конкистадора. Он говорил:

— Но я по вас скучал не меньше, чем жена. Наши скромные дружеские ужины…

Все время, пока Маргарита была его любовницей, Пларр гадал: чего в тоне ее мужа больше — грубоватой шутливости или насмешки. Маргарита утверждала, будто муж ее бешено ревнив: ее гордость была бы уязвлена, если бы на самом деле он был к ней равнодушен. Может, он и не был к ней равнодушен, ведь она все же была одной из его женщин, хотя их у него было немало. Доктор Пларр как-то раз встретил его в заведении матушки Санчес, где он угощал сразу четырех девушек. Девушки, в нарушение местных правил, пили шампанское, хорошее французское шампанское, которое он, как видно, принес с собой. Но на Густаво Эскобара не распространялись никакие правила. Доктор Пларр иногда задавал себе вопрос: не был ли Эскобар одним из клиентов Клары? Какую комедию разыгрывала она перед ним? Уж не смирение ли?

— А чем вы развлекались в Буэнос-Айресе, дорогой Эдуардо?

— Был в посольстве, — крикнул ему в ответ доктор Пларр, — и навещал мать. А вы?

— Жена ходила по магазинам. А я пообедал в отеле «Харлингэм».

Он продолжал щупать плечо доктора Пларра, словно размышляя, не купить ли его для улучшения породы (у него было большое поместье на берегу Параны со стороны Чако).

— Густаво снова покидает меня на целую неделю, — сказала Маргарита, — а перед тем как покинуть, всегда разрешает делать покупки.

Доктору Пларру хотелось перевести разговор на своего преемника Гаспара Вальехо, которого должны были больше интересовать сообщенные ею сведения. Доктору было бы спокойнее на душе, если бы он узнал, что Вальехо все еще друг дома.

— А почему бы вам, Эдуардо, не приехать ко мне в поместье? Я бы вам там устроил неплохую охоту.

— Врач привязан к своим больным, — отговорился доктор Пларр.

Самолет нырнул в воздушную яму, и Эскобару пришлось ухватиться за кресло Пларра.

— Осторожнее, милый. Смотри, еще что-нибудь себе повредишь. Лучше сядь.

Может быть, Эскобара рассердил безразличный тон, каким жена выразила свою озабоченность. А может быть, он принял ее предостережение как попытку бросить тень на его machismo. Он произнес с уже откровенной насмешкой:

— Насколько я знаю, сейчас вы привязаны к очень дорогой вам пациентке?

— Мне одинаково дороги все мои пациентки.

— Я слышал, что сеньора Фортнум ожидает ребенка?

— Да. И как вы, наверное, знаете, сеньора Вега тоже, но она не доверяет мне как акушеру. Она пользуется услугами доктора Беневенто.

— Скрытный же вы человек, Эдуардо, — сказал Эскобар.

Он неловко пробрался мимо жены на место у окна и сел. Стоило ему закрыть глаза, и он, казалось, заснул, выпрямившись в кресле. Так, вероятно, выглядел один из его предков, когда спал верхом, пересекая Анды; он мягко покачивался вместе с самолетом, пролетавшим сквозь снежные