Уже через несколько минут Фанья полулежала напротив спасительницы на переднем сиденье и рассказывала, как все происходило на самом деле. Из одежды на ней был лишь пушистый плед, но время от времени девчонка звонко лязгала зубами от накатывающего изнутри холода и украдкой растирала скрученные судорогой ноги, больше всего боясь, что красивая и печальная госпожа ей не поверит.

Но Зантария поверила и предложила подвезти.

— Все равно я не спешу, — нерадостно обронила она, — поэтому могу доставить тебя, куда нужно или куда пожелаешь. Селяне сгоряча польстились на золото, но вполне могут и передумать.

— Я шла в порт Агезо, — не стала лгать Фанья. — Хотела заработать и найти судно в Торем. Тут меня больше ничто не держит, отец пропал, а другой родни нету. А из Торема можно добраться до Ардага, там у меня сестры. Но раз ваша светлость меня спасла, я перед вами в кровном долгу. Поэтому, если вам нужна преданная служанка, я готова поехать с вами куда угодно.

— Знаешь, — подумав, предложила маркиза, — мой путь далек, а поговорить не с кем. А ты, судя по разговору, девушка образованная. Давай просто несколько дней путешествовать вместе, потом будет видно.

«Вот так и едем в одной повозке уже тридцать лет», — тихо вздохнула камеристка, поднимаясь с колен.

Все, что было в ее силах, она для воспитанника и его ученицы сегодня уже сделала.

— Мне не кажется хорошей твоя идея, — сухо буркнул Ительниз и покосился вверх, хотя точно знал: отсюда ничего увидеть невозможно. — Девушкам сегодня и так досталось, а ты не дашь отдохнуть.

— Я просто скажу ей спокойной ночи… по-своему. — Граф и сам не мог понять, откуда у него берется столько упорства.

Какая-то, прежде неведомая, но непреодолимая сила не давала ему отказаться от неприступной герцогини. Мишеле и сам прекрасно осознавал, как жалко выглядят порой его усилия, но несущая его лавина не отпускала, заставляя делать отчаянные и временами смешные попытки обратить на себя внимание.

— Только покороче и не на весь Беленгор. — Итель присел на широкие перила, всем видом показывая свое отношение к этой затее.

— Спасибо, — едко буркнул Мишеле, — ты настоящий друг.

— Если сомневаешься, я могу уйти.

— Иди и спи спокойно. Незачем вспоминать про друга, который валяется где-то в камере.

Итель смолчал — неудачи сделали неунывающего Мишеле не только неузнаваемо упорным, но и колким.

Граф отвернулся от него, прислонился к колонне, над которой был балкончик Октябрины, тронул струны верной стойны и негромко запел балладу о мореходе, заблудившемся между Дивными островами, с которых его наперебой манили к себе синеволосые красавицы. Но стойкий капитан упрямо крутил руль, уходя от их объятий, ведь где-то далеко его ждала самая желанная и самая прекрасная из всех женщин.

От куплета к куплету его печальный голос креп, становился увереннее и свободно летел по примолкшему поместью, проникая в каждое распахнутое ночному ветерку окно и теряясь в пустынных залах.

Отзвучали последние строки, стих прощальный перебор струн, и налетевший ветерок унес очарование песни, а Итель все молчал, давая другу время вернуться из страны грез, где минуту назад он был смелым и отважным героем морских просторов.

— Если бы не проклятые заговорщики, — с ненавистью процедил вдруг граф, — я бы уехал. Клянусь, взял бы себя за шиворот и пинком выкинул из этого дома. Но теперь не могу… не хочу быть похожим на тех, кто бежал отсюда три дня назад, и не могу оставить вас без моего меча. Хоть он и не такой ловкий, как твой, но на что-нибудь сгодится.

— Мишеле…

— Не нужно. Я все знаю… понимаешь, знаю! И о том, что у меня нет никакой надежды ее заинтересовать. Я только граф, и то из милости, я рыжий, я шут! Смешно вспомнить — лишь несколько дней назад это меня не волновало, я даже гордился собой. Да, я рыжий шут, и мать у меня не из знатной семьи, а от фрейлин и белошвеек отбоя нет. А теперь мудрая судьба наказывает меня за ту глупую спесь, и, наверное, поделом. По если бы я знал раньше, как это будет больно и обидно — быть обреченным всю жизнь вспоминать ее и тосковать до самого последнего вздоха, но не иметь никакой возможности хоть что-либо изменить.

Небрежно перехватил жалобно звякнувшую стойну и пошел прочь, не оглядываясь на так и не ответившего друга.

Ительниз посидел еще с минуту, тяжело поднялся и отправился к себе. День выдался очень трудный, и беды еще не закончились. Пока ничего не известно о судьбе советника и маркизы Дарве Ульгер, хотя в коротких записках Годренса, которые регулярно получает его жена, нет и намека на отчаяние. Они неизменно бодры, но подозрительно кратки и больше посвящены нежности, чем сути поисков.

И всем, кто представляет, как непросто найти спрятанную могущественными похитителями девушку, по этим весточкам ясно, как далеки пока маги от цели своих поисков. Но и он сам, и Олифания, и Майзен, и герцог Лаверно делают довольный вид, узнав содержание очередной записки, хотя после стараются помалкивать. Боги не любят пустых уверений и обещаний и иногда мстят за самоуверенность самым изощренным образом.

Едва шагнув в оранжерею, барон Габерд мгновенно забыл и про усталость, и про мрачные мысли. Недалеко от лестницы на скамье сидела Кателла, в простом светлом платье и накидке из торемского кружева. После возвращения Доры из Дройвии такими щеголяли все фрейлины, княгиня щедро оделила сестер кусками свадебного наряда.

— Кати, — ринулся к ней барон, — ты давно тут сидишь?

— Нет, — качнула она головой, серьезно всматриваясь в лицо любимого. — Мы слушали песню, и мне стало так грустно. Ты был с ним?

— Да, — кивнул Итель, обнимая ее и увлекая дальше, под прикрытие пышных растений. — А как там Октябрина?

— Не знаю. Мы сидели с Дорой, потом я ее проводила, и мне пришла в голову мысль…

— Боюсь, — нежно поцеловав свое счастье, огорченно вздохнул барон, — эта прекрасная мысль немного несвоевременна.

— А откуда ты знаешь, о чем я подумала? — хихикнула Кати. — У тебя есть амулет, читающий мысли?

— Нет, но я очень надеялся, что, проводив Дору, ты вдруг поняла, насколько ближе идти в мою комнату, чем в твою, — игриво шепнул мечник.

— А почему тогда она несвоевременна? — затаила дыхание Кати.

— Майзен установил ночные дежурства, и через два часа моя очередь, — честно признался мечник. — Поверь, бросить тебя одну будет свыше моих сил, но и отказать Майзену я не могу, сейчас во дворце нет мага, и мой долг ему помочь.

Кателла погрустнела и обиженно шмыгнула носом, но тут же забыла свое разочарование, утонув в жарких объятиях и не менее горячих поцелуях барона.

— Счастье мое, — шептал он в коротких перерывах между поцелуями, — пойми и прости… Я безумно желаю назвать тебя своей женой. Но еще мне хочется, чтобы у тебя был праздник… яркий, необыкновенный, с фейерверком и подарками, такой, чтобы запомнился на всю жизнь.