учитывая, что тут вроде как не задают квадратных вопросов. Я ожидал увидеть какое-нибудь обшарпанное полуподвальное помещение, но, видимо, как и во всех мирах не задавать лишние вопросы — весьма прибыльное дело.

У обслуживающей меня менеджера тоже были какие-то проблемы с одеждой. Я даже начал подозревать банк в услугах с преференциями: так томно вздыхала девица, демонстрируя свое декольте. Впрочем, возможно дело было во мне. Точнее, в той сумме, которую я клал на счет. Вряд ли тут каждый день приходят молодые симпатичные парни, чтобы закинуть сто семьдесят два миллиона.

— Что-то еще? — активно хлопая веером накладных ресниц, спросила менеджер, когда я вскрыл конверт с картой, которую тут мне организовали не в пример быстрее Сберегательного банка.

— Ага, — пробормотал я, проверяя документы.

Девица аж дыхание затаила.

Она, конечно, была хорошенькая, но я все-таки предпочитаю женщин, которым нравлюсь я, а не мой кошелек. Так что пришлось ее немного обломать.

— Еще мне нужна аренда сейфовой ячейки.

— Этим занимается другой отдел, — немного расстроенно сказала девушка. — Вас перевести?

— Будьте столь любезны, — широко улыбнулся я.

Ячейку мне открывал уже парень со скучающим выражением лица. Я его понимал — на улице последние теплые деньки, а приходится торчать в пыльном офисе, обслуживать унылых клиентов и слушать скучный треп коллег. Но тут кто на что учился, как говорится.

Закинув в ячейку драгоценности и расписки, я оплатил ее на год вперед. И, выйдя из дверей одного банка, почти сразу же зашел в двери другого, практически первого попавшегося.

Первый попавшийся банк был «Русско-Азиатский», и, как показал поверхностный поиск в сети, он был одним из крупнейших в Российской Империи, если не самый крупный. В основном занимался юриками, но простые операции были доступны и физикам. А мне как раз ничего особенно сложного и не требовалось — просто положить на счет последние три миллиона. Ну, точнее, два миллиона семьсот тысяч, потому что триста штук я решил оставить себе в виде налички. Здесь все-таки еще нельзя было пиликать карточкой на любом овощном рынке, так что иметь при себе немного купюр никогда не лишнее.

Возможно, стоило побить внезапно образовавшийся у меня капитал на более мелкие суммы, но торчать в офисах всех банков Москвы мне никак не улыбалось.

Так что в университет я возвращался в десятом часу вполне довольный собой. По пути еще подвернулся какой-то торговый центр, то есть пассаж, для простых смертных, где я немного освежил гардероб.

Помнится, когда в прошлой жизни денег стало достаточно, жена предложила обновить мои шмотки. Вроде бы как уже несолидно ходить в безымянных джинсах при моей должности. На что я спросил, почему она все еще не ходит каждый день на высоченных шпильках, а бегает в тряпичных чешках. После обиженного сопения, возмущения и бурного примирения выяснилось, что чешки — это удобно, а на шпильках она себя может выгуливать только на мои официальные мероприятия, чтобы соответствовать. На мой резонный вопрос, на кой хрен тогда она пытается вытащить меня из моих любимых, вытянутых штанов ради какого-то шильдика, благоверная печально вздохнула, что мы, мужики, ничего не понимаем.

В шильдиках-то, мы конечно не понимаем, но зато понимаем в удобстве. А еще в том мире была какая-то болезненная тяга к дорогим фирмам, пусть даже это будет реплика, зато как будто с лейблом. И больше всего от этого страдали молодые нувориши или люди, которым больше просто было нечем доказать свою значимость.

В сословном обществе этот момент выглядел немного иначе, и аристократы не могли себе позволить выглядеть бедно. Бедно выглядящий аристократ, скорее всего, не умеет вести дела, а если не умеет, то как с таким сотрудничать?

Но я-то слава богу не аристократ! Так что вполне мог прикупить себе барахлишко в первом попавшемся магазине. Главное, чтоб нормально село.

От воскресенья оставалось всего ничего, и по-хорошему стоило, наверное, заглянуть в столовую да завалиться спать, но я закинул пакеты в общагу и пошел на полигон.

У меня прямо-таки зудело исследовательское любопытство этой вашей магии, о которой раньше я читал только в книжках, позаимствованных у младшего сына в особенно скучные отпуска.

И вот воскресенье, одиннадцатый час вечера, полигон с дремлющим где-то на отшибе дежурным, тускло горящие фонарные столбы, я и никого больше.

Стою, пытаюсь разложить воду на сотни тысяч крошечных капелек, и, естественно, нихрена не получается. Уже весь взмок, немного озверел, а этой гребанной сфере еще очень далеко до состояния тумана.

— А ты чем это таким интересным тут занимаешься? — нарушил мое сосредоточенное пыхтение над водной стихией Юсупов.

— Зверею, — честно ответил я, рукой смахивая злосчастную сферу в лужу под ногами. — А ты?

— Вообще планировал побегать, — ответил Юсупов, задумчиво почесав затылок.

— Хочешь спросить — спрашивай, — разрешил я, видя, как на лице княжича борются любопытство и воспитание.

Княжич еще немного потерзался сомнениями, но потом все же не выдержал:

— Говорят, ты отжал бойцовский клуб, — произнес он, внимательно смотря на меня.

— Ну, «отжал» — сильно сказано. Бывший его владелец… Или точнее управленец, решил, что самый умный и может поставить меня на счетчик. А я буду, как цирковая собачка, прыгать в клетке по его щелчку. Как ты понимаешь, он сильно ошибся.

Юсупов хмыкнул:

— Да уж, не такого результата я ждал, приглашая тебя туда. Что теперь будет с клубом?

— Останется на месте, — пожал я плечами. — Только немного изменятся условия участия. Люди на такие бои должны идти добровольно, а не от отчаяния.

— Отчаяние придает ярких красок боям, — покачал головой Алмаз. — Ты можешь потерять часть аудитории.

— Может быть, — не стал спорить я. — Но зрители хотят красивое шоу. Им без разницы, дерутся бойцы потому, что к виску их ребенка приставили пистолет, или потому что многомилионный призовой фонд может помочь вылезти из долговой ямы. В первом случае бойцом движет слепое отчаяние. А во втором — это добровольное решение.

Княжич задумался.

— Возможно, ты и прав, — наконец, произнес он. — В любом случае, это будет более честный бой. И у таких вещей есть своя аудитория, ностальгирующая по эпохе щита и меча, — а потом он резко сменил тему: — Так чем ты тут, говоришь, занимаешься?

— Пытаюсь создать туманную сферу, — кисло ответил я.

— Зачем? — округлил глаза Алмаз. — Ты с тем же успехом мог бы кувалдой забивать выкрутившиеся болты в очках у Лобачевского. Кто тебе вообще эту технику показывал?

— Разумовский.

Юсупов хохотнул:

— Ну, все понятно. Дмитрий Евгеньевич наверняка считает, что для дрессировки щенка волкодава, его нужно сначала хорошенько вымотать. Но в твоем случае так не получится. У тебя изначально неплохой резерв и очень большой потенциал. Ты просто физически не способен к ювелирной работе, пока не научишься манипулировать даром в должной степени, на самом высоком уровне. Снести кусок стены — это пожалуйста. Оборвать листик у ромашки — ни при каких условиях.

— Но у меня все-таки однажды получилось создать туман, — нахмурился я. — Но это было какое-то интуитивное действие.

— Почему нет? — пожал плечами Юсупов. — Весь полигон, небось, накрыло?

— Ну, почти… — ответил я, вспоминая перестрелку.

— Туман — одна из самых сложных базовых техник и в малом объеме она вообще бесполезна. Так, понты, — с этими словами Юсупов показал на ладони туманную сферу.

В отличие от Разумовского, у Тугарина шар был с нечеткими, местами рваными краями.

— Эта техника изначально была разработана для сверхсильных магов как раз твоего разряда, чтобы они могли прощупывать большие территории на наличие вражьих отрядов. Но с развитием техники типа тепловизоров или камер ночного видения это стало неактуально. Тем более что маги первого разряда встречаются чуть чаще, чем дед мороз.

Алмаз сжал кулак, и туман развеялся, просочившись призрачными щупальцами меж пальцев парня.

— Теория понятна, господин учитель, — усмехнулся я. — А как быть с практикой-то?

— Ну, ты перестань разрубать одну капельку на кусочки, а материализуй сразу много маленьких, — пожал плечами княжич.

— Типа так просто? — хмыкнул я.

— Один раз сделал — сделаешь второй, — резонно заметил Юсупов.

— Логично… — вздохнул я.

На этом мы разошлись: Алмаз бегать, а я — пыжиться над техникой. Часы показывали уже двенадцатый час,