– Они не хотели, чтоб меня увидели, – сказала я. – Их убили, потому что они меня прятали.

– Не совсем, – сказал Элайджа. – Они не хотели, чтобы появились твои портреты, чтобы тебя показали по телевизору. Теоретически в Галааде могли посмотреть съемки с марша. Сопоставить. У них есть твоя детская фотография – они, наверное, плюс-минус представляют, какая ты сейчас. Но в Галааде, оказывается, и без того подозревали, что Нил и Мелани работают на «Мой день».

– Могли проследить за мной, – сказала Ада. – Могли связать меня с «СанктОпекой», а потом и с Мелани. Они и раньше засылали агентов в «Мой день» – минимум одну якобы сбежавшую Служанку; может, и другие были.

– Может, даже в «СанктОпеке», – вставил Элайджа.

Я подумала про людей, приходивших на собрания к нам домой. Воротило от одной мысли о том, что один из них планировал убить Мелани и Нила, а сам между тем жевал наш виноград и сырную нарезку.

– Так что здесь ты ни при чем, – сказала Ада.

«Может, это она просто утешает», – подумала я.

– Я не хочу быть Младеницей Николь, – сказала я. – Я ничего такого не просила.

– Жизнь – боль, точка, – сказала Ада. – А теперь надо подумать, что дальше.

Элайджа ушел – пообещал, что через пару часов вернется.

– Из дома не выходить, в окна не выглядывать, – распорядился он. – Никому не звонить. Я найду другую машину.

Ада открыла банку куриного супа – сказала, что мне надо запихать в себя какой-нибудь еды, и я попыталась.

– А если они придут? – спросила я. – Они с виду-то вообще какие?

– С виду они как все, – ответила Ада.

Под вечер Элайджа вернулся. С ним пришел Джордж, бездомный старик, про которого я раньше думала, что он шпионит за Мелани.

– Все еще хуже, – объявил Элайджа. – Джордж видел.

– Что видел? – спросила Ада.

– На двери висела табличка «Закрыто». Они днем никогда не закрываются, я потому и удивился, – сказал Джордж. – Потом вышли три мужика, засунули Нила и Мелани в машину. Вели их под руки, как будто оба пьяные. Что-то говорили, типа просто болтовня, потрепались типа и прощаются. Мелани и Нил сидели в машине. Я вот сейчас вспоминаю – они как бы так осели, будто уснули.

– Или умерли, – сказала Ада.

– Тоже может быть, – согласился Джордж. – Эти трое ушли. А где-то через минуту машина взорвалась.

– Все гораздо хуже, – сказала Ада. – Например, что они успели сказать в лавке?

– Они бы ничего не сказали, – ответил Элайджа.

– Мы не знаем, – сказала Ада. – Зависит от методов. Очи умеют надавить.

– Надо сматываться отсюда срочно, – сказал Джордж. – Может, они меня видели, я ж не знаю. Я не хотел сюда, но не знал, что делать, позвонил в «СанктОпеку», Элайджа за мной зашел. А если у меня телефон прослушивают?

– Телефон в расход, – сказала Ада.

– Что за мужики-то были? – спросил Элайджа.

– В костюмах. Деловые. На вид приличные, – сказал Джордж. – С портфелями.

– Ну еще бы, – сказала Ада. – И один портфель подкинули в машину.

– Соболезную, – сказал Джордж мне. – Мелани и Нил – они хорошие были люди.

– Я пойду, – сказала я, потому что готова была расплакаться; ушла в спальню и закрыла дверь.

Ненадолго. Через десять минут раздался стук, и дверь открыла Ада.

– Переезжаем, – сказала она. – В темпе вальса.

Я лежала в постели, натянув одеяло до самого носа.

– Куда? – спросила я.

– От любопытства кошке пришлось несладко. Ноги в руки.

Мы спустились по широкой лестнице, но наружу не пошли – свернули в квартиру этажом ниже. У Ады был ключ.

Квартира такая же, как наверху: новая мебель, никаких личных вещей. Вроде в ней кто-то пожил, но едва-едва. На кровати пуховое одеяло, точно такое же. В спальне черный рюкзак. В ванной зубная щетка, а в шкафчике – ничего. Я знаю, потому что посмотрела. Мелани говорила, девяносто процентов людей заглядывают в шкафчики в чужих ванных, поэтому свои тайны там хранить негоже. Я гадала, где же хранила свои тайны она, потому что тайн у нее, судя по всему, было выше крыши.

– А кто тут живет? – спросила я.

– Гарт, – ответила Ада. – Он нас отвезет дальше. А пока – цыц и чтоб как мышка.

– А чего мы ждем? – спросила я. – Когда что-нибудь случится?

– Если ждать долго – дождешься, – сказала Ада. – Что-нибудь случится. Но тебе, может, и не понравится.

31

Когда я проснулась, было темно, а рядом стоял мужчина. Лет двадцати пяти, наверное, высокий и худой. Черные джинсы, черная футболка без логотипов.

– Гарт, это Лили, – сказала Ада.

Я сказала:

– Привет!

Он с интересом воззрился на меня и сказал:

– Младеница Николь?

Я сказала:

– Не надо меня так называть, пожалуйста.

Он сказал:

– Ой, точно. Нельзя говорить имя.

– Можем ехать? – спросила Ада.

– Я так понял, да, – сказал Гарт. – Ей надо покрыться. И тебе тоже.

– Чем? – спросила Ада. – Галаадскую вуаль я не взяла. Сядем сзади. Больше никак.

Фургон, в котором мы приехали, исчез, но появился другой – грузовой, на котором было написано «ЗМЕЙКОЙ В ТРУБУ» и картинка – симпатичная змея вылезала из стока. Мы с Адой забрались назад. Там лежали какие-то сантехнические инструменты и матрас, на который мы и сели. Было темно и душно, но, насколько я поняла, ехали мы очень быстро.

– А как меня вывезли из Галаада? – спустя некоторое время спросила я. – Когда я была Младеница Николь?

– Можно и рассказать, – ответила Ада. – Ту сеть уж сколько лет назад спалили, Галаад закрыл маршрут, там теперь сплошь поисковые собаки.

– Из-за меня?

– Не все на свете из-за тебя. Короче, было так. Твоя мать отдала тебя доверенным друзьям. А они отвезли тебя на север по шоссе, а потом лесами в Вермонт.

– Ты тоже была доверенная?

– Мы говорили, что охотимся на оленей. Я там раньше была проводником, знала кое-кого. Положили тебя в рюкзак – дали таблетку, чтоб не орала.

– Вы накачали наркотой ребенка. Вы же могли меня убить, – возмутилась я.

– Но не убили, – сказала Ада. – Переправили тебя через горы, потом в Канаду через Три Реки. Труа-Ривьер. Когда-то это был основной маршрут контрабанды людей.

– Это когда?

– Ну, тысяча семьсот сороковой где-то, – сказала она. – Ловили девушек из Новой Англии, держали заложницами, обменивали на деньги или замуж выдавали. Девушки рожали детей и уже не хотели возвращаться. Поэтому я полукровка.