– Дайте-ка я! Тут умение нужно. Вы вон винтовочку возьмите, с ней справно будет…

Бой кончился неожиданно. Ванюшкин так увлекся выискиванием целей, что не сразу понял, что танки снова отошли. Сейчас дымили в поле аж двадцать две машины. Бойцы закуривали. Побежали по траншеям санитары, стонали раненые. Кого-то вытаскивали и клали позади окопа наверху, накрывали лица шапками. Покрикивали командиры, требуя отчета о потерях. Кого-то вызывали к комбату. Ванюшкин понял, что ему сейчас тут делать нечего. И не будет сегодня больше атаки. Скоро стемнеет. Значит, надо идти на НП к Соколову, хотя Ванюшкин понимал, что мешает командиру. Тот даже не все может при нем говорить. Все же корреспондент лицо прикомандированное. Ванюшкин улыбнулся и пошел к «Зверобою» на другой конец станции. Узнать, как дела у танкистов, выпить с ними горячего чаю, заваренного на самодельной горелке. Потом к другим. Надо поговорить со многими, успеть что-то записать. Надо глазами всех бойцов увидеть бои последних дней. К раненым обязательно зайти. Вот кому тоскливо лежать в подвале и не знать, что творится.

– Тихо, – прошептал над головой знакомый голос, и Ванюшкина опрокинули в снег.

– Ты что? – так же тихо пытался спросить корреспондент, вырываясь из-под навалившегося на него лейтенанта Краснощекова.

– Немцы, – прошипел ему в ухо замполит. – Разведчики!

Корреспондент покрутил головой, нашел сбитую с головы шапку и натянул ее. Рядом, держа оружие наготове, лежали пятеро автоматчиков. А сам Краснощеков тыкал пальцем куда-то за железнодорожное полотно. Ванюшкин присмотрелся. Теперь было хорошо видно, что над краем овражка поднялась голова в высокой мягкой военной фуражке. Потом голова исчезла, а спустя минуту она появилась снова, но уже правее. Рядом с ней еще одна голова. Потом обе исчезли. Кто-то пробирался вдоль железнодорожного полотна. И шли эти неизвестные в сторону запасных путей, где вчера нашли цистерны с авиационным топливом. Диверсанты?

– Лыков, Матвеев, – приказал замполит автоматчикам. – Доползите до боевого охранения и зайдите диверсантам сзади. А мы обгоним их и дождемся вон там, у сгоревшей березы. Если что не так, уничтожить фашистов! Но лучше взять живыми, чтобы узнать, куда и зачем они шли. Понятно? Вперед! А вы трое за мной. Вы как, Ванюшкин? С нами?

– Да, конечно. – Корреспондент даже облизнулся от одолевшего его азарта. – А вдруг их там много и каждый человек на счету!

Прячась за отвалами занесенного снегом щебня, Краснощеков с автоматчиками быстро доползли до старого сгнившего товарного вагона, возле которого находилось еще одно боевое охранение из трех бойцов с ручным пулеметом. Замполит коротко описал автоматчикам ситуацию. Оставив пулеметчика в окопе прикрывать товарищей, Краснощеков остальных разделил на две группы. Одна должна спрятаться точно на пути вражеской диверсионной группы, вторая – пройти дальше овражком и отрезать им дорогу назад, если фашисты попытаются отойти к своим.

Ванюшкин лежал с тремя бойцами за сухим густым кустарником и смотрел на дно небольшого овражка. Вот сейчас там появятся немцы. А если они не захотят сдаваться и сразу откроют огонь? Или бросят гранаты? Корреспондент полез в карман полушубка и вытащил ручную гранату. Расчистив перед собой снег, он положил гранату так, чтобы ее можно было сразу схватить и вырвать чеку.

– Этого не понадобится, – покачал головой автоматчик, но спорить не стал.

Наконец, почувствовалось какое-то движение. Заскрипел снег, а потом появилась фигура в длиннополой шинели. Это был румынский офицер. В руках у него не было оружия. Пистолет в кобуре на ремне. Он повернул голову назад, что-то сказал и махнул рукой. Появилось два солдата с винтовками. Они шли за офицером, так же как и он, на корточках, «гусиным шагом». Потом появились еще двое. Один хромал и его поддерживал товарищ. Эти люди не были похожи на разведывательно-диверсионную группу. Ванюшкин шевельнулся, стараясь удобнее взяться за ложе винтовки, но боец, лежавший рядом, положил ладонь на его локоть. Не шевелиться! Кажется, настороженные румыны все же уловили легкий шорох или просто движение в кустах. И это несмотря на грохот боя, доносившийся почти постоянно со стороны аэродрома. Но было поздно. Справа на склон овражка выскочили Краснощеков и двое автоматчиков, наставивших оружие на врага.

– Halt! Hände hoch![10] – крикнул замполит. Эти слова знал по-немецки почти каждый солдат на фронте.

Бойцы, лежавшие рядом с Ванюшкиным, тоже быстро поднялись, обходя румын с другой стороны. Дула ППШ смотрели им прямо в лицо. Корреспондент тоже поспешно поднялся и угрожающе наставил винтовку.

– Не стреляйте, – на ломаном русском языке попросил молодой офицер. – Мы сдаемся.

Румыны поспешно стали бросать винтовки, снимать ремни с подсумками. Автоматчики спустились в овраг, обыскав каждого «гостя». Краснощеков вытащил у офицера из кобуры пистолет и сунул в карман полушубка.

– А ну пошли, бродяги! – Подталкивая пленных в спину стволами автоматов, бойцы повели их в сторону НП Соколова.

Когда Алексею привели пленных, он очень удивился. Румыны выглядели совсем не воинственно. Даже не испуганно, из-за того что попали в плен и их могут расстрелять. Они были подавленными, уставшими. Скорее равнодушными к своей судьбе. Расстреляют? Пусть. Надоело все. Зато все быстро закончится. Только офицер пытался все время говорить, поглядывая с жалостью на своих солдат и просительно прижимая руку к своей груди. Он говорил то по-румынски, то по-немецки. Иногда пытался даже по-русски, но запаса слов ему явно не хватало.

– Этих заприте в подвале, – кивнул Соколов на румынских солдат. – Раненого перевяжите. А я поговорю с офицером.

Краснощеков расстегнул полушубок и с важным видом уселся рядом с командиром, беря поочередно документы пленных и рассматривая их. Соколов, скрывая усмешку, глянул на замполита. Вообще-то он молодец, чего греха таить. Организовал задержание, взял живьем, хотя мог приказать стрелять, и всех пятерых просто убили бы. Повернувшись к офицеру, Алексей спросил его, говорит ли тот по-немецки.

– Да, да, – закивал головой румын. – И по-немецки, и немного по-русски. И нас много русских живет в Нэводари. Еще со времен революции. Беженцы. Так и остались жить.

– Нэводари?

– Да, это на побережье, недалеко от Констанцы.

– Вы лейтенант румынской пехотной части Василе Оничану. Так? – Соколов поднял глаза от документов и посмотрел на офицера.

– Да, это так. И мы бежали из части. Мы дезертиры.

– Где находится ваша часть?

– Штаб дивизии находится в Головке, это рядом с Ильинкой, которую вы недавно взяли и снова оставили. Он передислоцировался туда два дня назад. А наш батальон на позициях в Крюково. Я вам честно отвечаю. Я знаю, что вы спросите. Куда мы шли и с какой целью. Мы дезертировали. Мы все пятеро из одного города. Нам не нужна война. Нам, это мне и моим солдатам. И всей Румынии. Я школьный учитель, и мне стыдно, что румыны стали друзьями Гитлера. Это какая-то дикая эйфория, умопомешательство всего народа. Как мы могли пойти за ними, как могли примкнуть к немецкой армии!