Хидео со свистом втянул воздух сквозь сжатые зубы, как делают японские мужчины, когда они чем-то озадачены.

— Мне нужно обсудить это с дядей, он возглавляет семейный бизнес. Я не знаю точно, что мне причитается после смерти отца.

— Приятного тут, конечно, мало, — понимающе кивнул адвокат. — К счастью, у вас нет детей; тем не менее вашей жене трудно будет устроиться на работу.

Некоторое время мужчины молча пускали клубы дыма.

— Да, раньше все было проще: в монастырь ее, и дело с концом, — продолжал человек с лошадиной улыбкой и сам засмеялся своей шутке. Хидео лишь нахмурился. Лицо поверенного посерьезнело, он доверительно подался вперед. — Самое лучшее, Имаи-сан, уговорить вашу жену согласиться на развод. Вы сразу решите все проблемы. Иначе предстоят большие и длительные хлопоты.

— Хотелось бы знать, насколько большие и насколько длительные, — буркнул Хидео.

Фукусава задумчиво покачал головой. Теперь настал его черед втянуть воздух сквозь зубы.

— С тех пор как женщинам разрешили заседать в суде, выигрывать процессы стало очень сложно. Им не очень-то по вкусу, когда мужчины разводятся с женами ради любовниц, а даже одного члена коллегии судей вполне достаточно, чтобы прижать вас к стене. — Он снова со свистом втянул воздух. — Сами понимаете, дело деликатное.

— Да, конечно, — кивнул Хидео, поднимаясь со стула.

Мужчины потушили сигареты каждый в своей пепельнице. Поверенный тоже встал, чтобы проводить посетителя. Он был почти на голову ниже Хидео. Раскланявшись, они расстались. Когда дверь закрылась, молодой человек вполголоса выругался. Адвокат должен сам решать все вопросы, а не перекладывать их на клиента. Убедить жену подписать согласие на развод! Да как к ней теперь подступиться? Она знает о Фумико, хотя еще неизвестно, насколько много. С другой стороны, он сам скорее сумеет ее задобрить, чем тупой адвокатишка.

— Черт! — в сердцах сплюнул Хидео, снова и снова нажимая на кнопку лифта, который застрял где-то наверху. — Здесь вообще что-нибудь работает? Черт!

Прихожанки, подвязав цветными шнурами длинные рукава кимоно, убирали со столов остатки угощения. Из кухни слышались смех и звяканье посуды. Кэйко с дочерью приводили в порядок алтарь, который должен был обрести прежний вид, как при жизни деда. Посмертная табличка и фотография покойного присоединились к принадлежавшим его жене, сыновьям и родителям в черном с золотом лаковом ларце, который стоял в отдельном помещении на восемь татами по соседству с главным залом.

С наступлением вечера жизнь в храме замерла. Напряжение, пронизывавшее воздух во время траурных семи недель, начало спадать. Нечто неосязаемое, словно легкое дуновение ветерка без звука и запаха, проникало из комнаты в комнату, давая отдохновение душам людей, наполняя их сознанием того, что человек, живший в этих стенах так много лет, упокоился с миром.

Мисако сидела в одиночестве перед поминальным ларцом и изучала надписи на табличке. «Шаку Тикен», — медленно выговорила она буддийское имя деда. Это означало мудрость, воплощение и откровение. Она вздохнула. Теперь все в руках преемника. У деда не осталось живых сыновей, но Тэйсин-сан был предан ему, как родной. Кроме того, есть дочь, которая характером поспорит с любым мужчиной.

«И внучка», — прозвучал внутренний голос.

И в самом деле, почему ей никогда прежде не приходило в голову, что она тоже несет ответственность за род Танака? Внучка, единственная продолжательница кровной линии. Мисако улыбнулась, вспомнив о том, что дед хотел выдать ее за священника. Как наивно с его стороны, она бы ни за что не согласилась. Такая преданность семье ушла вместе с эпохой Мэйдзи, девушки нового поколения все как одна хотели выйти замуж по любви и венчаться в европейской церкви в белом свадебном платье, как Элизабет Тэйлор в «Отце невесты». Какими мелкими и эгоистичными казались теперь все эти мечты! Брак по любви с состоятельным красавцем принес ей одно несчастье. Любящий муж, дети, уютный семейный очаг — все оказалось пустыми грезами… Склонив голову перед семейной гробницей, Мисако лила безмолвные слезы, не замечая, как подступавшая ночь высасывает из комнаты последние остатки света.

Доктор Итимура заехал в храм, чтобы проверить состояние больного. Мисако ждала его в компании монаха из Камакуры, грея руки над глиняной хибати. Решившись, она рассказала о своем ночном кошмаре, о том, как летела над застывшими ночными улицами, об алтаре и догоревших свечах, о призраке и спящем Тэйсине. Кэнсё слушал как завороженный, потом озадаченно покачал головой.

— Понятия не имею, что это может значить, — честно признался он. — Сны бывает очень сложно распутать. Удивительно, вы рассказываете так, будто присутствовали на самом деле.

— Все и было как наяву, — кивнула Мисако. — А если вспомнить про кимоно… Могу поклясться, оно и в самом деле пропахло дымом — так, будто я провела в храме не один час! Мне не почудилось, я ведь уже проснулась.

— Кимоно выстирано? — вдруг оживился монах.

Мисако в волнении поднесла руку ко рту.

— Я бросила его в корзину с грязным бельем. Прачка приходит дважды в неделю. Не знаю, может, уже и забрала.

Тэйсин взглянул на бумажный пакетик с порошком и кивнул.

— Хорошо, я выпью перед сном.

— Нет, примите сейчас, — возразил доктор Итимура. — Я принесу воды, а вы пока разложите постель. Я решительно настаиваю, чтобы вы как следует выспались, и не уйду отсюда, пока вы не уляжетесь. Завтра я договорюсь в городской больнице, чтобы вам провели всестороннее обследование.

— У меня столько важных дел… — запротестовал священник.

— Нет ничего важнее здоровья, — отрезал доктор. — Не желаю слушать никаких отговорок. Или вы предпочитаете, чтобы моя жена с вами поговорила?

Последний аргумент подействовал лучше всего.

— Хорошо, день уже почти кончился, — вздохнул толстяк. — Пожалуй, можно и поспать.

— Вот и замечательно, Тэйсин-сан, — улыбнулся доктор. — Завтра вы непременно почувствуете себя лучше и прямо с утра займетесь делами.

Кэнсё озабоченно потер руки над жаровней.

— Должно же быть какое-то объяснение… — Он задумался. — Если кимоно еще в корзине, проверьте его. Может быть, запах вам все-таки почудился.

— Тэйсин-сан прошлой ночью тоже видел что-то странное, — нахмурилась Мисако. — Он рассказывал мне после похорон. Говорит, проснулся совершенно разбитый. Кстати, вы заметили, как он изменился сегодня?

— Он всю ночь провел в главном зале у алтаря. Там кому угодно привиделось бы странное, особенно после такого потрясения.

Мисако еще больше помрачнела.

— Значит, вы считаете, что я преувеличиваю?