– Она тебе рассказала?..

– Я ей рассказала! – возразила Алла. – Я же тоже кое-что понимаю, Марк. А она всё время мне врала.

– Мне она тоже врала. Всё время.

– Нет, не всё время! – закричала Алла так, что фигура в красном пуховике, равномерно махавшая лопатой в отдалении, приостановилась и медленно повернулась к ним. – Она тебе врала только тогда, когда решила тебя защитить и спасти. Ну, она так понимает жизнь. Ей казалось, это правильно. Она травмированный инвалид, а ты герой и чемпион.

– Я не стану это обсуждать.

– Да не разговаривай, шут с тобой!.. Не обсуждать – прекрасно! А еще лучше куда-нибудь смыться для придания ситуации большего драматизма. Ну, как Женька! Она же от тебя смылась!.. И ты давай. Вперед!

– Какое тебе дело?! Что ты лезешь в мою жизнь?!

– Я не лезу! Я знаю, что всё потерять очень просто, гораздо проще, чем удержать. Она выросла в интернате, у неё ничего нет, ни опыта, ни поддержки. Она справилась с травмой, одна, не пропала, не спилась с горя! Она тебя нашла, придумала, как сюда добраться, крутится около тебя, в глаза заглядывает, а ты – ни с места! В самом деле, что ли, за Торой Бергер решил приударить?!

Он вдруг запрокинул голову и захохотал. Фигура в красном пуховике поглядела, как он хохочет, и снова принялась за работу.

– Про Тору тебе Женька сказала?

– Ну конечно. Она тебя ревнует.

Он хотел что-то сказать, и Алле показалось – важное. Нечто такое, от чего зыбкость и неопределенность если и не исчезнут совсем, но все станет немного понятней и яснее, как низкие метельные облака вдруг пробивает яркий луч солнца.

И не сказал. Что-то с силой бабахнуло, они оба оглянулись, и на высоком крыльце «большого дома» показался Степан, голый по пояс, в подвернутых штанах и босиком.

– Доброе утро! – прокричал он и физкультурным шагом сбежал с крыльца. – Солнце какое!

Марк вытащил из сугроба лопату и стал кидать снег – раз-два, раз-два!.. Движения у него были рассерженные.

Степан с разгону вбежал в снег и стал энергично им обтираться.

– Хорррошо! А!.. Черт!

Алла оглянулась. Степан вдруг со всего размаху плюхнулся в сугроб, как будто его ужалила змея.

– Стёп, ты что?!

– Порезался! Черт!..

Сидя в сугробе и вывернув ногу, он пытался рассмотреть собственную ступню. Алла подбежала и, сильно дернув, вытащила его из сугроба.

– Там стекляшки какие-то, – Степан держал ногу на весу и морщился. – Я наступил.

Алла посмотрела – кровь сочилась тоненькой струйкой, и в ране что-то блестело, то ли снег, то ли на самом деле стекло. На гору взобрался ратрак, остановился, смолкло стрекотание мотора.

– Пойдём, я тебя в дом провожу. Марина посмотрит!

Фигура в красном пуховике, переглянувшись с Марком и подходившим Кузьмичом, помедлила и двинулась следом за Аллой и Степаном, скакавшем на крыльцо на одной ноге.

Марк присел, сдернул перчатку и стал осторожно отгребать снег в том месте, где он был закапан красным.

– Не может здесь быть никаких стекляшек, – сказал Кузьмич.

– Погоди, Паша.

Марк вытащил из снега предмет, похожий на стеклянную трубочку. один конец ее был сломан, торчали острые края. Кузьмич наклонился, и вдвоем они какое-то время рассматривали трубочку.

– Ампула нашлась, – констатировал наконец Кузьмич. – Звериное снотворное, как наша Зоя Петровна выражается.

– Сам вижу. С крыльца выкинули, как ты думаешь?

Кузьмич отошел, сорвал какую-то ветку, забрался на крыльцо и кинул ее. Они проводили ветку глазами.

– С крыльца не долетит.

Марк задумчиво посмотрел по сторонам:

– То есть человек носил её в кармане, а потом выбросил, что ли?..

– Это логично. В доме куда её денешь? Вдруг найдут!

Они еще помолчали, раздумывая.

– Рядом с «медицинской», где хранятся все препараты, «оружейная», – сказал Кузьмич и посмотрел на небо. – А в «оружейной» чей-то чужой нож обретался. В бане фотоаппарат без флешки. Чей нож, чей аппарат? Если в снег ампулу выбросили, чего ж «Nikon» не кинули?..

– Может, еще не всё… сфотографировали.

– А чего фотографировали-то, Марк?! И, главное, кто?

– Сделали нас с тобой, как пацанов желторотых, – морщась, сказал Ледогоров. – Я себя от этого чувствую… импотентом! Ничего не могу!

На крыльце показался Антон, на ходу натягивавший меховой реглан.

– Здорово, мужики! Там один из туристов порезался, видели? Анекдот с ними. Я хочу машинку запустить, движок погонять маленько. Застоялся!

– Туда еще дорога не расчищена.

– Мать честная! – весело удивился Антон, оглядывая сугробы. – Надо туристов мобилизовать на расчистку, хоть какая-то польза от них будет. А снегу-то, снегу навалило!

Он схватил лопату и принялся бестолково кидать снег в разные стороны – баловался.

– Я после завтрака на трассу уйду, – негромко сообщил Марк. – А ты с Аллой поговори. Скорей всего, она знает, чей нож. Она наблюдательная. Про Женьку всё мне рассказала.

– Догадалась?

– Говорю же, наблюдательная.

– И красивая, – поддержал Кузьмич.

Марк пропустил это замечание мимо ушей.

– Она опекает Володю, который, как я понимаю, сам по себе беспомощный щенок. Хорошо бы узнать, почему и зачем она это делает.

– Я так понимаю, задание какое-то выполняет. Но если я спрошу, она меня пошлёт подальше, как пить дать.

– Почему пошлёт?

Кузьмич опять посмотрел на небо. Марк удивился.

– Что такое?! Я что-то пропустил?

– Я ей массаж делал, – буркнул Павел, и его обветренные щеки вдруг залились бурым румянцем. – Спину у неё прихватило. Какая-то старая травма.

– А… ты только массаж делал или еще что-нибудь?

– Больше ничего не делал. Не успел. Только мне показалось, напугал я её.

Марк смотрел на него с живейшим интересом, изучал, можно сказать, как будто давно не видел.

– Вроде она не из пугливых, Паша.

Антон в отдалении всё бросал снег в разные стороны, ему было весело.

– Или ты сам… перепугался?

Павел махнул рукой и, сгорбившись, пошел к дому.

– Яичня! – объявила Зоя Петровна и плюхнула перед Аллой расписную тарелку, на которой почти не помещалась огненная яичница, громадная, как луна. Сбоку был пристроен ломоть черного каравая. Алла схватила ломоть, посолила, откусила и замычала – так вкусно это было, свежий хлеб из печки и яичница с салом! Куда там иностранной колбасе салями и бельгийскому шоколаду.