– Правильно.

Дюпен подошел поближе к шкафу, где за стеклом хранились изысканные драгоценные украшения. Наконечник его трости жестко стучал о мраморный пол, жилы на правой кисти вздулись – так крепко он стиснул набалдашник.

– В самом деле, семейная коллекция.

Дюпен повернулся ко мне. Его серые глаза полыхали леденящим кровь воодушевлением, порожденным ненавистью.

– Но она не принадлежит семье того, кто ее продает.

Мне стало ясно, отчего Дюпен, никогда не интересовавшийся подобными событиями, решил посетить именно этот аукцион на Нью-Бонд-стрит, 73.

– Эти предметы принадлежали вашей семье?

– Да.

Рука Дюпена все так же яростно стискивала набалдашник трости, и я начал опасаться, что сейчас он взмахнет ею, разобьет стекло и схватит лежащие за ним украшения, но он сохранял хладнокровие.

– Вам интересно, как моя семья лишилась всего этого? – спросил он.

– Весьма, – пробормотал я.

– Некий лжец и вор предал моих деда и бабушку, а после того, как они встретились с мадам Гильотиной, украл все, что они имели. Отец мой в то время был совсем мал. Его отправили жить в семью Бурдей, к сестре его матери, которая обеспечила ему превосходное образование, но – не более того.

Подняв левую руку, он некоторое время рассматривал перстень-шевалье, украшенный фамильным гербом Дюпенов.

– От его наследства не осталось почти ничего, кроме моего шевалье и вот этого.

Дюпен подбросил трость кверху и поймал ее чуть ниже набалдашника – золотой кобры со сверкающими глазками из бирманских рубинов и клыками, обнаженными для смертельного удара. Из прежних наших бесед мне было известно, что сей устрашающий предмет принадлежал многим поколениям Дюпенов, и прекрасная смертоносная кобра была частью его фамильного герба. Сам герб в превосходном исполнении – золотую человеческую стопу, сокрушающую впившуюся клыками в пятку змею, на лазоревом фоне – я видел в его парижских апартаментах.

Дюпен вновь предвосхитил возникший у меня вопрос:

– Наверное, вам интересно, откуда я знаю, что эти предметы принадлежали моей семье, хотя они были украдены у нас еще до моего рождения. Дед мой был человеком весьма педантичным и дальновидным. В своем завещании он описал со всеми подробностями каждую вещь из семейного достояния, которое должен был унаследовать его сын – то есть мой отец. И этот список выгравирован в моей памяти.

– Как же вы узнали, что ваше наследство окажется здесь, на аукционе?

Дюпен горько рассмеялся.

– Мне прислали каталог.

– Но ведь вору, безусловно, хотелось бы держать подобные распродажи в секрете от вас?

– Вовсе нет, По. Ему доставляла истинное наслаждение травля моего отца, теперь же он развлекается, смеясь надо мной.

– Простите за вопрос, но можете ли вы быть вполне уверены, что это – именно те предметы, которые описаны в завещании вашего деда? Ведь владелец коллекции пожелал остаться неизвестным.

– Я покажу вам. Вот это, несомненно, послужит неопровержимым доказательством.

Дюпен указал на стекло, за которым рядами были выложены великолепные драгоценности и стояла большая серебряная шкатулка, украшенная сверкающими камнями.

– Большая часть всего этого была создана Анри Тутеном в семнадцатом столетии, – сказал он, указывая на предметы, отделанные эмалями с изображениями сцен охоты, мифологических персонажей и цветов – совсем как живых. – Обратите внимание на этот перстень. Он также принадлежит к школе Тутена, но сделан в конце восемнадцатого века. Взгляните как можно ближе.

Золотой перстень был украшен тончайшей работы эмалью с изображением купидона. Она представляла собой крышку потайного отделения и была открыта. Заглянув под нее, я увидел внутри две прекрасные миниатюры – портреты мужчины и женщины.

– Узнаете ли вы их?

Вопрос Дюпена смутил меня, но тут я понял, что в самом деле узнаю эти лица – они были поразительно похожи на обезглавленных мужчину и женщину в зале ужасов мадам Тюссо. На шевалье Дюпена и мадам Дюпен.

– Нужны ли вам доказательства сверх этого? – спросил мой друг.

Я отрицательно покачал головой.

– Но что же нам теперь делать? Имущество, очевидно, краденое, и распродажа незаконна. Быть может, обратиться к властям, чтобы его вернули вам?

Лицо Дюпена вновь окаменело.

– Этот бой я вряд ли смогу выиграть. Имущество, украденное во время Террора, редко возвращается к истинным хозяевам. Многие и вовсе не считают экспроприированное краденым. На лондонских аукционах уже давно продается множество вещей подобного происхождения, – негромко ответил он, глядя на заключенное под стеклом великолепие так, точно укладывал в память все, вплоть до мельчайших подробностей. – Все, что я могу сделать, это записать имена покупателей и надеяться, что когда-нибудь мне удастся выкупить хоть самое личное.

В этот момент раздалось энергичное «тук-тук-тук». Публика, вняв молотку аукциониста, стала вести себя много тише.

– Леди и джентльмены, прошу садиться, и мы начнем торги за первую из этих великолепнейших вещей!

Аукционист вновь постучал молотком, и потенциальные покупатели прошли к креслам перед трибуной, а зрители сгрудились позади, с любопытством ожидая первого лота.

– Последний вопрос, Дюпен. Как зовут этого вора?

Дюпен громко выдохнул и заговорил так, точно слова причиняли ему боль:

– Это мсье Эрнест Вальдемар, убийца деда и бабушки, а также, полагаю, и матери. Он был врагом моего отца, посему он и мой враг. Эрнест Вальдемар – человек, сделавший все возможное, чтобы уничтожить семью Дюпенов, и почти преуспел.

Аукционист снова стукнул молотком и объявил:

– Начнем! Лот первый: лазурная ваза венсенской фарфоровой мануфактуры[49] с флористической росписью! Предположительно – тысяча семьсот сорок восьмой год!

Помощник аукциониста, расторопный малый в темном костюме и белых перчатках, поднял вазу, чтобы все могли ее разглядеть. Лот оказался популярным – торг развернулся лютый, потенциальные покупатели то и дело вскидывали таблички со своими номерами, а те, кто полагал, что хорошо известен аукционисту, просто кивали головой. В конце концов ваза была продана, и Дюпен записал номер покупателя. Вазы и фарфоровые статуэтки продавались неимоверно быстро, и всякий раз Дюпен повторял процедуру, записывая номер или имя. Затем последовал недолгий перерыв. Пока покупатели обменивались сплетнями, помощник аукциониста установил на помосте мольберт и укрепил на нем первую из картин. Она оказалась весьма достойным морским пейзажем и также снискала высокую популярность. Вся прочая живопись, выставленная на торги, была очень быстро распродана по весьма впечатляющим ценам. Произведения искусства одно за другим шли с молотка, и зрители аплодировали тем из них, цена на которые взлетала особенно высоко. Дюпен мрачнел и мрачнел с каждой минутой, но продолжал вести записи, не говоря ни слова. Последними на торги были выставлены драгоценности. Для разжигания интереса публики аукционист вкратце представил ей школу Тутена и быстро разделался с несколькими лотами. Настал черед перстня с эмалевыми миниатюрами.