– Не убивал… просто они умерли, – тихо произнес Нил и заплакал.

– Вот, развел мне тут бабью песню, ладно, давай деньги, схожу в последний раз. Собирайтесь, барышня, пойдем на прогулку.

Жажа и без его слов поняла все и стояла у дверей. Нил вывернул все карманы и наскреб еле-еле на одну бутылку.

– Да, негусто у тебя, парень, вот уж точно последняя получается, так что будем делать прощальный банкет.

– Стой, погоди…

Нил дрожащей рукой протянул Филиппу пластмассовую банковскую карточку.

– Точно не знаю, сколько там, но сними все. Знаешь, как это делается?

– Догадываюсь… – мрачно буркнул Фил. – Дело нехитрое. Цифры-то какие набрать, говори, запомним как-нибудь, а, Жажка?

Жажа молча вильнула хвостом.

Часа через два, показавшихся Нилу целой вечностью, они возвратились с трофеями. Филипп с ворчанием выгрузил из котомки какую-то снедь и не меньше дюжины бутылок. С ярких этикеток, словно со страниц «Мурзилки», Нилу улыбались рисованные яблочки, груши, вишенки.

– Это что за киндербальзам? – недоуменно спросил Нил.

– Сам ты киндербальзам, – пробурчал Филипп и добавил фразу, настолько русскую по сути, что Нил едва не расцеловал старика: – В угловой плодово-ягодное завезли.

Банкет продолжился, перестав быть прощальным…

– Совсем, что ли, ничего не осталось?.. Филиппушка, Христом Богом заклинаю, купи еще выпить, мне не то что по лавкам таскаться – с лежанки не встать, так ломает…

– Купи ему, купи, ишь, прыткий какой выискался… А на какие шиши, все давно пропили…

– Как все? Ты ж вроде говорил – сдача там оставалась, ты мне ее в карман положил вроде…

– Хватился! Мы и сдачу всю давно пропили!

– Ну, ты посмотри, пошарь там, может, за подкладку что закатилось. Душа горит!

– Душа у него горит! Ты погоди, вон, окочуришься от пьянки, в ад попадешь, там поймешь, что значит – душа горит… Верно, Жажка?..

Так, ворча, верный Фил все же прошелся по карманам Нилова плаща, денег там не нашел, но конверт, который он вытряхнул со всем остальным содержимым, был явно не пустой, и чутье подсказало старому клошару, что там точно деньжата, и немалые. Из трех тысяч франков он взял пятисотку и, прикидывая, как он выкрутится с вредоносной хозяйкой лавки, а она точно замучает расспросами, откуда у него такие деньжища, вышел под дождь. Жажа покорно побежала знакомым маршрутом…

– Все, хватит тебе, полных две недели прошло, ты совсем заспиртовался. Домой тебе пора. Да, вот деньги свои забери, прилично еще осталось, видно, неплохо сейчас учителям платят. – Фил протянул конверт Нилу. – Сейчас отварчик сделаю, лечебный, поправим тебя.

– Какие деньги, ничего не понимаю…

Нил, лежа на топчане, открыл конверт и понял, что совершил, наверное, главную ошибку в своей жизни. Кроме денег, он обнаружил сложенный вдвое лист почтовой бумаги. Ровным почерком по-русски было написано то, что можно было уже считать смертным приговором.

«Дорогой братец Нилушка, спасибо за помощь, посылку с книгами я получила, вся семья выносит тебе благодарность. Дядя скоро будет в ваших краях, обязательно навестит тебя. Твоя сестра Нина».

– Письмо там еще какое-то, думал, может срочное что, да без очков ничего не вижу, надо очки, да где денег-то взять, вот от покойника, что прошлой весной выловили, подобрал, а они, заразы, не подошли. Совсем слепнуть стал, да может, и к лучшему – жизнь такая, что только слепым и хорошо, век бы не смотреть, все опротивело. Да и помирать скоро, а на том свете очки совсем не нужны.

– Заплати за уголь мадьяру, остальные возьми себе, купи очки все-таки, а то рай не разглядишь. – Нил положил деньги на стол, в открытую дверцу печки полетела записка Асурова.

– На, выпей, еще бабка моя снадобье это готовила. Сразу голова поправится. Ну и рожа у тебя, еще хуже, чем в первый день. Из-за письма, что ли? Может, помер опять кто, так на все воля Всевышнего; смертные все человеки, а если человек хорошую жизнь прожил и не подлец, то и чего ныть, может, ему там еще лучше, чем было здесь. Я даже думаю, что Жажка тоже, невзирая на свою проститутскую натуру, в рай должна попасть, потому что не подлая и преданная; предательства Господь особо ненавидит. А деньги возьму, только в долг, после зайдешь, я верну. У меня тут не гостиница, чтобы плату принимать. Скажи, Жаж, стоит одолжиться у хорошего мужика, ему чего-то не понравились деньги-то эти, а нам перекрутиться в самый раз? Да оставь ты свой глаз. Вечно к тебе какая-то зараза пристанет, да ладно, глаз не жопа, проморгаешься.

Жажа смешно вертела головой и внимательно слушала каждое слово хозяина и, будто согласившись, перестала тереть лапой загноившийся глаз.

Нил сел перед железной кружкой, наполненной ароматным настоем. Теперь никуда от них совсем не деться. Благодарность получил, да и гонорар за проделанную работу пропил – все как по писаному. И всего-то два трупа. Готов, голубчик, приступить к новому заданию на благо Родине. Осталось только возглавить партизанское подполье, и памятник на родине под пионерский салют будет обеспечен. Надо что-то придумать, а дядю поджидать у окошка – ну никак не получится. Пора делать ноги. Но для начала – домой, сдаваться Сесиль. А там и подумаем, где отлежаться, в каком таком медвежьем углу…

– Возьми на память. – Нил бросил на колени Филу шарф и свитер. – А то мне и подарить-то тебе нечего.

Филипп осторожно пощупал шарф, как-то особенно торжественно повязал его на шее.

– Жажа, вроде вещь дельная, думаешь, не надо отказываться?.. Беру, она одобряет.

Голос старого клошара предательски дрогнул, и он поспешил отвернуться, чтобы Нил не заметил его слез. Именно такой шарф – вязаный, длинный, красный – он получил от покойной матушки на пятнадцатилетие. С тех пор в его жизни было не так уж много подарков.

Пахло ладаном, справа от алтаря кто-то пел литургию, но Нил еще не мог видеть кто. В храме никого не было, только мальчик в голубых джинсах и красной рубашке поправлял свечи, и было понятно, что он здесь свой. Но вид его как-то не вязался с окружающей обстановкой. Нил, боясь шуметь, тихо продвигался к алтарю. Вдруг врата распахнулись, и батюшка вышел, тряся кадилом и громко читая молитву; он даже вздрогнул, взглянув на Нила, но тут же собрался и с какой-то удвоенной силой в голосе продолжал службу. Обладателем прекрасного меццо-сопрано, как ни странно, оказалась старушка, одетая в светское скромное платье.

После службы батюшка сам подошел к Нилу.

– Желаете исповедоваться? – скорее утвердительно, чем вопросительно, пробасил он и, взяв Нила за локоть, повел вправо от алтаря…

Он тихо повернул ключ и, держа в руках еще на лестнице снятые туфли, проскользнул в квартиру. В спальне горел маленький свет. Нил тихо подошел к самой двери и заглянул. Сесиль стояла на коленях перед распятием.