– Мы должны поговорить о наших планах, Анна. Мы не можем долго оставаться здесь. Награда, назначенная Уэверби, может многих ввести в искушение, даже лучших из слуг. А я пока не решаюсь отвезти тебя назад в Уиттлвуд, но должен сделать все, чтобы ты не попала в лапы Уэверби.

Анна не ответила, потому что снова уснула. Ощутив холод, Джон раздул огонь и, надев свой уже высохший камзол, сел полюбоваться Анной.

Когда Анна проснулась и окликнула его, в ответ услышала лишь сдавленный стон. Джон сидел, скорчившись возле камина, держась рукой за лоб.

– Что с тобой? – Анна соскочила с кровати.

Джон снова застонал. Анна подбежала к двери.

– Уильям! Уильям! – позвала она. Внизу в холле появился слуга.

– Помоги мне, – крикнула она и поспешила к Джону.

– В чем дело, миледи? – спросил Уильям, держа в руке зажженную свечу, поскольку уже смеркалось.

– У него лихорадка.

– Мастер Гилберт, – сказал. Уильям, держа свечу перед собой, и тотчас в ужасе отшатнулся. – Он не может здесь оставаться! Заберите его на улицу и оставьте на милость констеблей.

– Послушай хорошенько, Уильям! Я должна отвезти его к доктору. Приготовь карету, если не хочешь, чтобы и дом, и все, что в нем есть, было проклято.

Уильям вышел, спотыкаясь. Анна заглянула в лицо Джону и сразу все поняла.

– Оставь все, как есть, Анна, – сказал Джон, закрыв глаза. – Спасайся сама!

– Нет! Послушай, Джон, это не чума. Ты просто измучен, и я виновата в этом, потому что заставила тебя заниматься любовью так долго, когда ты нуждался в отдыхе. – Ее голос дрогнул.

– Уходи, – приказал Джон. – Немедленно!

Он со стоном оторвал руку от шеи, и Анна увидела пресловутое вздутие, бубон, чумной гнойник.

Анна быстро оделась, не спуская с Джона глаз.

– Встань и обопрись на меня, – сказала Анна. – Ты сможешь спуститься по лестнице. Должен, если любишь меня!

Джон с трудом поднялся со стула, держась за ее плечо. Позже она не могла вспомнить, как долго продолжался спуск по лестнице и сколько сил это отняло у нее, как они вышли за дверь и сели в карету. Джон потерял сознание и свалился на пол.

Анна схватила кнут и взобралась на козлы.

Одно дело погонять лошадей в одежде мальчика и при дневном свете, и совсем другое нестись по узким улицам Лондона в темноте, в грязном женском платье, с растрепавшимися волосами. Но эта мысль тотчас же улетучилась из ее сознания. Он всем рисковал ради нее, и она должна отплатить ему тем же. Она спасет его. Должна спасти. Даже с риском для собственной жизни.

Анна сделала круг по Стрэнду и направилась к Чипсайду, Тауэру и Лондонскому мосту и ниже. Несколько раз она проезжала мимо групп опасных людей, бандитов, которых манила золоченая карета, управляемая, как им казалось, одинокой женщиной, возможно, ночной ведьмой, тем не менее привлекательной для них. Но Анна кричала:

– Там, внутри, чума! – И все отшатнувшись, скрывались в грязи среди теней.

Сделав несколько ненужных поворотов, Анна добралась до баржи доктора Джосаи Уиндема и принялась барабанить в дверь.

– Доктор! Это Анна Гаскойн. Откройте мне, ради Бога!

Дверь открылась, и появился доктор в ночной рубашке и колпаке.

– Раны Христовы! Что случилось, миледи?

– Там в карете Джон Гилберт. Вы должны мне помочь. Вам единственному в Лондоне я могу доверять. Не отвергайте меня.

– Ш-ш! – сказал он. – Наберите в грудь воздуха, прежде чем у вас начнется истерика и вы упадете в обморок, и расскажите толком, что случилось.

– Он очень болен, – жалобно произнесла Анна. – Вы должны дать ему лекарство, о котором говорили, то, что снимает боль.

– Филиберт, – крикнул доктор сыну, и они оба с трудом вынесли Джона Гилберта из кареты, внесли в каюту и положили на тюфяк в углу.

Анна опустилась на колени возле Джона.

– Может быть, это не то, что кажется, – сказала она, глядя на доктора с надеждой, не желая мириться с фактами.

Доктор положил руку ей на плечо.

– Это чума, миледи. В этом нет никаких сомнений, и очень мало надежды на благополучный исход.

– Умоляю вас, помогите ему, добрый доктор.

Рука доктора крепче сжала ее плечо.

– Я сделаю, что смогу, но вы должны немедленно уйти. Уверен, вы и так пробыли с ним довольно долго. Не хочу быть жестоким, но он, несомненно, умрет. Едва ли выживают трое из десяти.

– Нет, – ответила Анна, – Джонни не умрет. Я не дам ему умереть, если даже мне придется сразиться с самим Господом за его душу.

Доктор Уиндем нахмурился.

– Я хорошо знаю Джона Гилберта. Гордость не позволит ему принять вашу жертву.

– К черту его гордость! – крикнула Анна. – Я обязана ему жизнью. И мой долг его спасти. Если бы не я, он не появился бы в Лондоне.

– Успокойтесь, Анна. Не надо так громко кричать, этим вы его не спасете.

– В таком случае научите меня своему медицинскому искусству, прежде чем уйдете, чтобы я знала, что делать.

– Если это то, чего вы хотите, миледи. Впрочем, готов поклясться, что, прежде чем наступит следующий день, вы будете просить меня дать ему отвар, который дарует вечный сон.

Джон, обнаженный, лежал на тюфяке в каюте, Анна сидела возле него. Она то и дело протирала его горящее в лихорадке тело губкой, смоченной в уксусе и розовой воде. Его лицо, если не считать пепельно-серых кругов под глазами, было спокойным, казалось, он спит и, как только проснется, снова начнет ее ласкать.

Как-то ранним утром констебль заметил красное распятие на двери каюты и в официальном порядке запечатал дверь и окна. Это означало, что никто не имеет права ни входить, ни выходить под страхом смерти. Таков закон. Этот закон был принят Королевским медицинским колледжем лет двадцать назад и обязывал городские власти ему подчиняться.

Понимая, на что обрекла себя, Анна не могла покинуть Джона Гилберта, пока жизнь теплилась в нем. В тишине каюты, нарушаемой лишь его хриплым дыханием и тихими стонами, Анна осознала, что скорее готова разделить его участь, чем оставить его. Она никогда не расскажет ему об этом, не желая ранить его мужскую гордость, так же, как и о том, что в глубине души желала отбросить скромность и целомудрие почти с первой их встречи.

И все же Анна, как и любая женщина, жаждала открыть свое сердце любимому мужчине.

Три огромных вздутия на шее, в подмышке и в паху Джона так и не прорвались и не превратились в открытые язвы. Доктор Уиндем, бесстрашно бродивший по городу и лечивший больных, настаивал на том, чтобы Анна послала за ним Филиберта, дежурившего в доках, при первых же признаках того, что нарывы могут прорваться.