сделала, несколько капельниц и зелий, и вот девчули здоровы.

Девушкам пришлось переодеваться друг при друге, их одежда пострадала, а в больничных халатах никто выходить не хотел. Лейтенант помогла — выдала им свою одежду и потребовала вернуть, а перед этим постирать.

Если на Долгоруковой форма смотрелась более-менее, то на Царевой просто висела. Софья не сдержалась и сказала:

— Лейтенант, а у вас есть вата? Дайте девушке, пусть положит себе в область груди.

Шутка пришлась по нраву Цветковой, и она улыбнулась. Вот только Елизавета вся покраснела.

— А этой дайте бритву, чтобы свои заросли сбрила! — ответила Царева.

Девушки повернулись и уставились друг на друга.

— Брейк! Собачтесь на улице, — остановила новую волну выяснения отношений лейтенант.

Девушки вышли. Если Софью встретили военные, которые сопроводили ее до генерала, то Елизавету взяли под охрану и отвели в пустую казарму.

Царева села на раскладушку Бориса и задумалась. Она вернула ему долг жизни, теперь может двигаться дальше. Проблема в том, что Солнцев опять умудрился ее спасти.

— И что теперь? — вздохнула девушка.

Она немного покраснела, вспомнив, что им рассказала Цветкова, как Борис принес каждую на руках и потом помогал лейтенанту напитывать лечебную конструкцию.

Внутри живота Елизаветы было тепло и как-то тянуло. До этого таких ощущений она не испытывала. Еще девушка сделала свой выбор. Ударила по руке отца, которую он протянул ей. И это значит, что теперь на нее объявят охоту. Стоит выйти их части — сразу убьют.

Если роду Царевых заказывают кого-то, то они выполняют, провала не должно быть. Солнцев жив, позор для ее семьи. И, чтобы как-то загладить вину перед заказчиком, они вернут деньги и сделают все бесплатно. Репутация дороже. Вот только Елизавета, пятно на ней.

— Повезло мне с родом, — грустно улыбнулась девушка.

Царева была уверена, что у нее остались считанные дни. Она расплакалась бы, но нельзя. Девушка сама убивала таких отступников в составе семьи, это долг чести. За такое вознаградят и дадут новые техники, артефакты, редкие зелья.

Немного жалея себя, Елизавета осознала, что за свои семнадцать лет даже не целовалась добровольно, по своему желанию. Тут она решила, что не упустит возможности, когда такая представится.

* * *

Долгорукова в домике, который выделили ее отцу

— Софушка! — радостно произнес отец, схватил девушку и закружил ее.

Наконец-то за два года он может обнять дочь и поговорить с ней нормально. Если получится, во всяком случае, Семен Аристархович собирается сделать все, чтобы забрать ее домой.

— Отец… — серьезно произнесла Софья, когда ее опустили на пол.

— Ну хватит строить из себя буку! Ты же такой очаровательной девочкой была, что вдруг случилось? — мягким отцовским голоском произнес генерал.

— Я повзрослела! И стала военным. Прошла подготовку, теперь у меня отряд, и я лидер. Я больше… — Долгорукова остановилась, потому что поймала взгляд отца.

Генерал с дочерью поговорили о делах семейных. Семен Аристархович старался не давить на девушку, как его учила жена, но это ни к чему не привело. Чтобы как-то разрядить обстановку, сказал:

— Я казню эту девку, напавшую на тебя! Царева…

Софья удивилась. Смерти этой плоской дуре она не желала. Малолетка, которая строит из себя, а сама уже вдова, испорчена.

— Вот только друг твой, Солнцев, заступился за нее. Мы договорились с ним, он найдет человека, виновного в том, что ты пострадала. И вечером это время заканчивается, — сказал генерал.

— Заступился? — повторила Софья.

— Да, устроил такое… Ты бы знала. Моих военных связал, угрожал, требовал. Наглец! — рассмеялся Долгоруков, вспомнив, как его выставили их медчасти. Вот только это он не собирался рассказывать дочери.

Мысли Софьи уже улетели куда-то: «Почему он спас Цареву? Почему защищает? У него к ней чувства? А может, они уже спят? Но зачем тогда Борис меня целовал? Отшлепал… А еще… Стыдно признаться, видел голой…».

— Дочь? — позвал Долгорукову отец. — Все в порядке? Ты как-то странно себя ведешь. Неужто тебе нравится этот мальчишка?

— Что? — вскрикнула девушка. — Да… Ты… Не желаю тебя больше видеть и говорить!

Софья выскочила из домика и пошла в направлении ворот, чтобы поймать грузовик и вернуться в Охотничий. Отряд, о нем нужно позаботиться. Еще пора уже на охоту идти, денег совсем не осталось.

— Нравится мне? Солнцев? Этот наглец? — повторяла Софья в ожидании транспорта.

И тут заметила приближающуюся машину, в которой сидели Твердохлебов, Трутень и Солнцев.

Когда они проехали, Долгорукова поняла, что улыбалась, как дура.

* * *

Как только мы прибыли, нас распределили в разные казармы.

— Разрешите обратиться? — сказал я офицерам. Мне кивнули. — Можно хотя бы в душ сходить? Я весь в грязи и крови.

— В свою казарму иди, там никого нет, — ответил Твердохлебов.

Меня сопроводили военные. Зашел и двинулся в душевую, залез под струи воды, стал соскребать с себя мочалкой, ногтями запекшуюся грязь и кровь. А сам думал, как мне сделать так, чтобы версии произошедшего сошлись. Володя, если его вожжа под хвост не ударит по поводу справедливости, выдаст правильный доклад.

Дима… Тут я больше уверен в положительном исходе. А остальные? Сука, их двадцать человек! Я даже не знаю, где они находятся и как можно заставить их выдать то, что мне нужно.

От мыслей быстро отвлекся, ведь ко мне под душ кто-то прыгнул. Царева. Поцеловала меня в губы и прижалась голым телом. Я был не готов к такому и отреагировал.

— Елизавета! — крикнул я. — Ну-ка, брысь отсюда! Ишь чего удумала…

— Я хочу! — сцепилась руками девушка у меня за спиной.

— Нет! — оттолкнул я ее.

Моей силы хватило, да и тело мокрое. Царева отлетела и упала, а потом ударила в самое больное место — она заплакала, а после уже зарыдала. Не переношу бабские слезы! Никогда не знаю, что делать и говорить в таких ситуациях. В прошлой жизни я просто уходил.

Вышел из душа, взял полотенце, прикрылся и еще одно накинул на девушку.

— Я настолько тебе противна? — спросила она меня, дрожащим голосом.

Выдохнул. Вот чего ей ответить? Не умею я быть нежным и ласковым. Глаза предательски поглядывали на мое спасение — дверь.

— Нет, — ответил ей. — Просто у меня… Не вовремя! Точно! Сейчас не могу, да и неправильно это. Ты же девушка, как потом замуж выйдешь? — выкрутился я.

— Это неважно! Скоро меня не станет. Я хотела попробовать, узнать, почувствовать… — всхлипывала Царева.

Сжал кулаки от своей беспомощности. Вот сказала бы ты, в чем конкретно проблема… Убить кого надо или что-то сделать — понятные осязаемые вещи.

— Солнцев! — крикнул кто-то в казарме.

— Уже иду! — повысив голос, ответил своему спасителю. Спасибо тебе, дружище. — Видишь, ничего бы сейчас не вышло, — еще раз попытался оправдаться.

Сложнее всего было успокоить свое тело, которое отреагировало на молодую, красивую и голую девушку. Вышел в полотенце и из сумки Айваза взял его вещи. Ничего, поделится, а то мне нечего надеть.

Оказавшись на улице, рискнул.

— Ребят, у вас закурить не найдется? — спросил я.

— Нет! — сурово ответили мои конвоиры.

Да! Голос бога пробудился. Как и что сделать? Их трое, может на всех не подействовать.

— Понял. Буду благодарен, если вы пройдетесь по всем ребятам, которых привезли, и скажите им, чтобы в рапортах написали, что мы спалили ящики ночью и вели бой с врагом.

— Ты придурок? — толкнул один из них меня. — Совсем сдурел? Я доложу о том, что ты сказал!

— Забудьте! — произнес я в надежде исправить оплошность.

— Я сейчас вмажу, и ты сам забудешь, как тебя звать.

Улыбнулся. Не повезло. Теперь остается реагировать по ситуации. Сука…

* * *

Долгорукова в бывшей казарме Солнцева

Девушка пришла выяснить отношения с Царевой. После того, как приехал Солнцев, сказали, что в ближайшие пять часов транспорта не будет. Поэтому она решила поговорить с Елизаветой и узнать, почему та напала, и вообще понять, из-за чего это Солнцев решил ее защищать.

Софья успокаивала себя тем, что просто убивает время. В некоторых чувствах, которые бушевали в ее душе, она пока не готова себе признаться.

Ее попытку разобраться прервал Солнцев, он зашел в казарму и отправился в душ. Долгорукова не смогла сдержаться и последовала за ним. Когда Борис разделся и залез под воду, Софья закрыла глаза. А в голове: «Он же видел меня голой? Значит, будет справедливо?».

Но когда