— Это как?

— Я хочу сказать — какая от него нападает жажда.

— А! Ну, у меня, признаюсь, жажда никогда не проходит. Но если мы и вправду хотим, как вы сказали, поспеть в какой-нибудь кабачок, вываливать ларь надо поскорее…

— Как ночной горшок, по выражению преподобного Лойолы…

Брат Тибо встал на колени, брат Любен тоже, и они вдвоем стали подымать тяжелую кованую крышку ларя. И тут они вдруг разом завопили от боли, неожиданности и ужаса. Что-то твердое, узловатое со всей силой обрушилось им на хребты.

В страхе и изумленье Тибо с Любеном тут же вскочили на ноги.

Новый удар попал им по поясницам.

— Господи помилуй! — вопил Тибо.

— Ангелы небесные! — голосил Любен.

К небесным силам они взывали от всей души, но тщетно: никакой ангел не пришел к ним на помощь. Невидимая железная рука держала монахов за плечи, а удары сыпались на них, как большие градины.

Наконец Кокардэр с Фанфаром устали и отпустили своих жертв.

Подобрав сутаны, монахи бросились бежать, как олени от гончих, а преследователи гнались за ними по пятам, время от времени еще попадая по ним дубинками.

Только у первых домов университета Тибо с Любеном отпустили, но они все так же неслись вприпрыжку до самого монастыря, куда прибежали изможденные, избитые, разбитые. Три месяца потом они провалялись больными столько же от страха, сколько от побоев.

А Кокардэр и Фанфар вернулись к ларю и принялись кинжалами копать землю. Через час в земле получилось довольно большое отверстие — в него и поставили ларь. Потом они горстями засыпали могилу землей и как можно лучше утоптали.

Тут Кокардэру пришла в голову мысль: он взял две палки, которыми они прохаживались по спинам монахов, связал их веревочкой и соорудил крест! Этот крест он поставил на крохотный холмик, укрывавший прах Этьена Доле…

Закончив труд, два вора преклонили колени — не из набожности, а из сострадания — и прочли как умели «Отче наш». Прочитав, ушли.

Так на могиле Доле, который, пожалуй, не пожелал бы на ней креста, крест все-таки появился; так его прах был похоронен по-христиански вопреки воле духовенства.

Одинокий крест на холме стоял еще долго. Никто так и не узнал, откуда он взялся на этом вытоптанном лугу. Но к нему привыкли; его почитали игравшие здесь мальчишки — обычная публика этого места.

В конце концов люди решили, что кто-то из благочестия поставил этот крест по обету, а называть его, потому что у каждой вещи должно быть какое-то название, стали просто Луговой Крест.

Два вора как можно скорей вернулись в университет, оттуда в город, добрались до Двора чудес и проспали до утра.

Кокардэр проснулся рано и разбудил друга.

Лантене был арестован… Кокардэр желал знать, в какой он тюрьме. Кроме того, он навел справки о Манфреде — оказалось, что тот пропал. Кокардэр расспрашивал и о Джипси, но никто не знал, куда девалась цыганка.

Вору стало ясно, что новых заданий долго еще не будет.

И Кокардэр с Фанфаром принялись обходить тюрьмы: из Консьержери в Шатле, из Шатле в Бастилию… Все утро они пытались что-то узнать, употребляли чудеса хитрости, чтобы расспросить какого-нибудь тюремщика.

На обратном пути они проходили мимо Трагуарского Креста.

Там стояла одна из множества виселиц, которыми тогда был утыкан Париж. Помощник палача, забравшись на лестницу, прилаживал к виселице новую хорошую веревку.

— Кого-то вешать собрались… — равнодушно проговорил Фанфар.

Но у Кокардэра было такое настроение, что это зрелище было ему в тягость и возбудило любопытство. Он пробрался в первый ряд зевак, а когда подручный слез с лесенки и принялся с явным удовольствием рассматривать свою работу, сказал:

— Хороша веревка!

— Новенькая, — отозвался подручный.

— Черт, не придется жаловаться тому, кому она назначена!

Подручный палача расхохотался:

— Какая разница, веревка есть веревка!

— А когда гуляют, товарищ?

— Завтра поутру, — ответил подручный. Ему было приятно, что человек с длинной рапирой на боку и в берете с пером до лопаток называет его товарищем.

— Пропустим сладенького? — предложил Кокардэр.

Через пять минут подручный палача уже сидел с двумя ворами за столом ближайшей таверны перед большой бутылью сладкого вина.

— Ну что, готовы уже его вздернуть? — спросил Кокардэр.

— Кого? — переспросил подручный.

— Да того, завтрашнего.

— Ну да… Этот веревку вполне заслужил.

— Ты гляди! Что же он натворил?

— Это один из тех чертей, что напали на стражу монсеньора великого прево. Прямо зверь!

— А как его звать, извини за любопытство?

— Ничего страшного, — сказал подручный и допил кружку. — Звать его Лантене.

— Лантене! — воскликнул Фанфар и стукнул кулаком по столу.

— Ну да. А что тут такого? — ответил подручный.

Фанфар уже открыл рот, но Кокардэр наступил ему на ногу и поспешно вмешался:

— Не обращай внимания, товарищ. Однажды приятелю пришлось столкнуться с этим разбойником, с этим… как бишь его?

— Лантене.

— Ну да, с Лантене. И тот моего друга крепко-таки поколотил. Вот он и обрадовался, понятное дело, что злодея наконец повесят. Еще сладенького?

— Ну, тогда, — рассмеялся подручный, протягивая кружку, — я ради вас обещаю этого типа оприходовать по первому разряду.

— Это как? — спросил Кокардэр и побледнел.

— А очень просто: когда осужденный к нам поступает с особой рекомендацией… понимаете?

— Да, да, говори дальше…

— Мы делаем так, чтобы он подольше помучился.

— Ну да? — воскликнул вор, весь покрываясь испариной. — А как вы это делаете?

— Маленькие хитрости… Вы знаете: как только человек повиснет, мы прыгаем и хватаем его за ноги. Потянем, шейные позвонки переломаем — и все. Так вот, — продолжал подручный, — если дернуть не резко, а тянуть потихоньку — тогда, сами понимаете, повешенный и умирать будет потихоньку. Можно на несколько минут растянуть.

— Ужас! — прошептал Кокардэр, хотя никогда за собой не замечал, чтобы нервы у него были слабые.

— Что вы сказали?

— Забавно получается, говорю…

— А что ж, работа такая. Развлекаемся как можем.

— Так Лантене, говоришь, повесят завтра утром?

— В семь утра. Если есть охота — приходите, повеселитесь немного.