меня взгляд, когда мы уходим, как только у меня появляется возможность переодеться в одежду, которую он принес для меня, и направиться к ожидающей машине.

— Ты выглядишь грустной, — говорит он, когда мы садимся в машину и выезжаем из больницы через несколько минут. — Что случилось? Я думал, ты будешь рада уехать.

— Да. — Я тяжело сглатываю, мне трудно смотреть ему в глаза. — Это просто то, что доктор сказал о том, что мы спим вместе. Она дала нам понять, что все в порядке, но, конечно, она не знает, что этого не произойдет, потому что ты сказал, что это не может повториться. Была в этом проблема или нет, но в ту ночь этого не должно было случиться. Я знаю, что именно это ты собирался сказать до того, как у меня началось кровотечение. Так что это …ну это просто огорчает меня.

— Изабелла…

— Я имела в виду именно это, когда сказала, что люблю тебя. — Слова вырвались из меня потоком, мой взгляд был прикован к рукам, стиснутым на коленях. Я даже не знаю, хочу ли я говорить все это, но у меня такое же чувство, как и в то утро, как будто у меня может не быть другого шанса, если я не скажу все это сейчас. — Я хочу тебя. Я всегда хотела, с той минуты, как увидела тебя в том проклятом баре. Я никогда не думала, что все так получится. Это было всего лишь интрижкой, я знаю это, и мне очень жаль. Я знаю, что уже говорила это слишком много раз, и я уверена, что буду повторять это снова и снова, но… это так. Мне жаль, и… если бы я могла взять свои слова обратно, я бы сделала это.

— Изабелла. — Голос Найла прорывается сквозь боль в моем сердце, звон в ушах, пока я жду, когда он скажет мне, что тоже взял бы свои слова обратно, если бы мы могли вернуться и сделать это снова. Несколько мгновений стоит тишина, а затем я слышу звук открывающейся дверцы машины и снова голос Найла. — Изабелла, пожалуйста.

Я поднимаю взгляд и замираю, пораженная. То, что я вижу перед собой, за дверцей машины, которую Найл держит открытой, это не мой высокий роскошный жилой дом на оживленной улице Бостона. Это серый дом с белыми ставнями, свежевыкрашенный, расположенный посреди зеленой лужайки, окруженный нетронутым железным забором. У каждой ставни стоят ящики с цветами, недавно покрашенное крыльцо с качелями перед ним и аккуратно ухоженная каменная дорожка, ведущая от железных ворот через тщательно озелененный участок к крыльцу. За ним я вижу проблеск воды, и эффектный маленький, уютный домик, похожий на коттеджи, мимо которых мы с Найлом проезжали раньше, но меньшего размера и более теплый. Здесь чувствуется ощущение семейного дома, и у меня сжимается в груди, когда я оцепенело выскальзываю из машины, в замешательстве глядя на Найла.

— Что это? Где…где мы находимся?

Найл берет меня за руку, переплетая свои пальцы с моими.

— Доверься мне, — просто говорит он и ведет меня вперед, вниз по каменной дорожке через железные ворота.

Это похоже на дом из сказки, не похожий ни на что, что я когда-либо видела вблизи или в чем бывала, полностью отличающийся от всего, где я выросла. Мы проходим через лакированную дверь в фойе с шершавой светло-серой плиткой, вешалкой для одежды на стене и местом для обуви рядом с ней.

— Не беспокойся об этом, — говорит Найл, когда видит, что я опускаю взгляд, и вместо этого ведет меня вперед. — Я хочу показать тебе остальное.

Он ведет меня вперед, по деревянному полу, который явно недавно заново покрасили, через комнату за комнатой, полной мебели, которая выглядит немного устаревшей, но чистой и очень как будто любимой. Каждая комната сверкает чистотой, и наконец, когда Найл ведет меня через спальни и ванные комнаты, широко открытую кухню и столовую с одним из самых красивых видов, которые я когда-либо видела, на открытый задний двор с видом на воду, небольшой сад на другой стороне террасы, он, наконец, приводит меня в комнату, которая заставляет меня ахнуть, мои руки поднимаются, чтобы прикрыть рот.

Маленькая комната выкрашена в светло-голубой цвет, обшита белоснежными деревянными панелями и заставлена детской мебелью, которую мы с Найлом рассматривали в тот день после моей первой встречи. Все, что мы посмотрели и что нам понравилось, от плюшевого кролика до мобиля со звездами, висящего над белой кроваткой, находится в комнате.

Я смотрю на него широко раскрытыми глазами, чувствуя, как наворачиваются слезы.

— Что это? — Я спрашиваю снова, выдыхая слова сквозь пальцы, мое сердце внезапно бешено колотится в груди. — Найл, что…

Найл поворачивается ко мне, берет обе мои руки в свои и отводит их от того места, где они прижаты к моему рту.

— Это комната нашего ребенка, — просто говорит он. — И если ты согласна на меня, Изабелла Сантьяго, это будет наш дом.

— Что…что ты имеешь в виду? Ты купил его?

Он немного смущенно хихикает.

— Не совсем так. Это дом, в котором я вырос. Мой отец завещал его мне после своей смерти. Они с мамой всегда хотели, чтобы я создал семью здесь, но я никогда не думал, что хочу этого. Я платил кое-кому, чтобы он не пришел в упадок, я никогда не чувствовал, что смогу продать его с чистой совестью, но я не мог представить себя живущим в нем совсем один, и я также не мог представить себя поселившимся в нем с семьей. Пока… Он втягивает воздух, его руки крепче сжимают мои, когда его голубые глаза скользят по моему лицу. — До встречи с тобой, Изабелла.

— Найл… — я выдыхаю его имя, слова застревают у меня в горле. — Пожалуйста, не надо… я этого не вынесу, если…

— Это не шутка и не розыгрыш, — искренне обещает он мне. — Клянусь тебе, я только и делал, что думал об этом с того момента, как ты попала в больницу. Жаль, что я не понял этого раньше. Мне так, так чертовски жаль, что потребовалось что-то настолько ужасное, чтобы я наконец пришел в себя, девочка. Но у меня это есть. Ты сказала, что забрала бы свои слова обратно, если бы могла, и я молю всех святых, чтобы ты так не думала, потому что я бы этого не сделал.

— Ты бы не стал? — Слабо спрашиваю я, мой голос дрожит.

Найл решительно качает головой.

— Нет, девочка, я бы не стал. Я так старался уберечь кого-либо из нас от боли, стараясь держаться от тебя подальше, пытаясь установить дистанцию между нами, но все, что получилось, причиняет боль нам обоим, все больше и больше. Все, что я могу сделать, это перестать