– Поврежден правый кислородный баллон. Запас кислорода – сорок восемь процентов от начального…

Уф, живой.

За моей спиной парили хлопья кислорода. Крус снова пытался зайти сзади. На этот раз его удар пришелся по аварийному ранцу. Ничего, это мы переживем. Вряд ли мне придется опуститься на эту планету, чтобы воспользоваться аварийным запасом.

Отчаянный рывок, и я ухватил Круса за руку, а другой рукой попытался прорезать его скафандр. Но он схватил меня свободной рукой за кисть. Мы вцепились друг в Друга мертвой хваткой. Но я оказался сильнее. Моя рука медленно двигалась к его забралу. Сантиметр за сантиметром.

Он сдался. Мышцы его ослабели, моя рука рванулась вперед, и пила проехалась по стеклу скафандра. В лицо мне ударило белое облако. Выходил кислород, тут же сгущаясь и леденея, меня откинуло назад, и я потерял сознание…

Очнувшись, я увидел над собой белый потолок. Скосив глаза, заметил рядом с собой похожую на краба комплексную медицинскую систему. Вскоре меня привели во вполне приличное состояние. Серьезных повреждений у меня не нашлось.

– Ты проспал двадцать часов, – сказал капитан Эйхан, зашедший в палату и устроившийся в кресле против моей кровати. Он улыбался, сбросив, как шелуху, свою привычную собранность и серьезность. Сегодня это был просто счастливый человек. Человек, победивший окончательно и бесповоротно в самой тяжелой войне, которую знало когда-либо человечество.

– Как я сюда попал?

– Нам опять удалось засечь точку перехода. И мы пришли туда.

– А тело Круса?

– Мы нашли его. Он был в расколотом скафандре.

– Это я его. Пилой.

– А мы думали, что он погиб, когда от перегрузок развалился его истребитель.

– Я должен был сбить его. И я сделал это!

– Ты будешь представлен к Ордену Высшей Доблести. Ты станешь пятым, кто его удостоен.

– Так ли это важно? – устало произнес я и увидел, что глаза Эйхана округлились, ибо Орден Высшей Доблести – предел мечтаний для каждого гражданина Галактического Союза, кем бы он ни был. – Главное, я прикончил его.

– Да, понимаю, – кивнул капитан.

Но что он понимал в этом. А что понимал в этом я?

… ЕЩЕ ОДИН ШАГ ВПЕРЕД НА БЕЛУЮ КЛЕТКУ…

* * *

Я прожил все эти жизни. И это не было наваждением. Я действительно был и Великим Холмом, и инспектором полиции, и пилотом космического флота.

А еще – командиром стражи Принца Изумрудного Аика, копьеносцем в стане Черной Акулы, начальником подводной базы Островного государства, астрологом при дворе Корнума Счастливого, лесным бароном, чистильщиком в зоне ядерного поражения. Да еще много кем. Я рождался, жил и умирал в десятках миров. Но помнил из этого лишь то, что имеет отношение к главному – к нашей борьбе с Робгуром. Если бы я вспомнил абсолютно все, то просто не выдержал бы тяжестей прожитых жизней. Мы боролись за обладание золотой чашей.

Я умирал на жертвенных кострах и в горящем танке, я убивал Хранителя из пистолета и бластера. Мы сходились в воздушных боях и бились на копьях. Самые разные из тысячи миров становились полем нашей битвы. Битвы за один из этих миров, может быть, и не самый значительный, но наш – за Землю.

После каждой жизни я вновь оказывался в башне Тирантоса. Если побеждал я, то продвигался на одну клетку ближе к чаше. Если побеждал Хранитель, то одну клетку преодолевал он. Это была жуткая игра, но вместе с тем она захватывала, пьянила, как хорошее вино.

Сперва обгонял он. Потом я. Клетка за клеткой, жизнь за жизнью – мы приближались к итогу. Вскоре все будет определено, жестоко, твердо, окончательно (хотя, есть ли в этом мире хоть что-нибудь окончательное?).

И вот остался решающий шаг. Последняя клетка. И у меня, и у Хранителя Робгура. Казалось, протяни руку и коснешься золотой чаши. Последняя жизнь на пути к ней. Всего одна жизнь, всего одна клетка. Всего одна схватка, такой огромный путь – и все решается. Куда забросит меня судьба?

Я вцепился ему в горло. Силы наши были равны. Он был огромен, черен, порос волосами, от его роскошной одежды остались одни лохмотья. Его борода царапала мою кожу, он рвал зубами мое плечо и пытался вытеснить меня с маленькой ровной площадки на вершине высокой скалы. На нас смотрели тысячи глаз. Последний раз Верховный Жрец Золотого Кольца и Великий Змей Красной пустыни бились сто двадцать лет назад. Кто победит? Будет ли, как раньше, литься кровь сотен людей на жертвоприношениях и царить безжалостный холодный порядок, будут ли на костях несчастных расти гигантские храмы? Издаст ли завтра Высочайший Ореховый Посох указ о казни трех тысяч паркунтинов, или в первый раз за долгие годы сначала тихо, а потом разрастаясь зазвучит в людских устах волшебное слово «милосердие». Сегодня я могу убить Великого Змея, дух его уйдет в сумрачные края смерти, и навеки спадут оковы, стискивающие стальными кольцами плоть и души тысяч подданных Высочайшего посоха.

Интриги, заговоры, разнаряженная знать, шпионы, наушники – ничего они не могли, не в силах были помешать мне. Я сумел переиграть их, перехитрить, пройти меж жерновами власти, денег и сокрушительных страстей. Сколько раз я был между молотом и наковальней коварства и предательства. Сколько отринуто мной чаш с ядом, сколько наемных убийц сброшено в кипящее море. Сколько понадобилось ума, хитрости, красноречия в бесчисленных спорах, сколько позади компромиссов, сколько благих и не слишком благих дел. И все ради того, чтобы сейчас очутиться на этой площадке в надежде остаться здесь и смотреть, как труп Великого Змея распластается на камнях, а потом его унесет море – хорошо бы если оно смыло и его черные деяния, а заодно и семена зла, посеянные им везде и всюду – в каждом городе, в каждой семье, в каждом человеке.

Он был умелый боец, и его переполняла не меньшая ярость. Из разорванного его зубами плеча хлестала кровь, я был весь в ссадинах, у меня были сломаны ребра и кругом шла голова. Дыхание сбивалось, воздуха не хватало. Руки слабели. Но все же я смог приподнять его огромное, с железными мышцами тело и швырнуть о камни. Он охнул, но тут же вскочил на ноги. Казалось, мой противник сам сделан из камня и ему ничем нельзя повредить. Я обрушил на его голову удар кулака, который вполне мог убить кого другого. Но Великий Змей лишь встряхнул волосами и, взревев, вновь бросился на меня.

Он опять вцепился в меня зубами, на этот раз в щеку. Я зашипел от адской боли. Если выживу, то немало шрамов останется на мне. А, все равно!

Мы балансировали на самом краю пропасти. Великий Змей был выносливее меня, настоящее животное. Еще немного – и я ослабею. Он чувствовал это. И все сильнее сжимал мою спину своими лапами.

Хрустнули кости, натянулись мышцы, спину пронзила резкая боль, но я порвал сжимающее меня кольцо. Когда Великий Змей снова попытался обхватить меня, я поднырнул ему под руку, резко крутанулся и он полетел в сторону – прямо к обрыву. Но он успел ухватиться за меня, и мы оба рухнули вниз с нашего каменного борцовского помоста, прямо на острые камни…