Из мастерской Лёки захотелось немедленно уйти, благо, ливень кончился. Но, покидая ее, Полина вдруг подумала: что-то важное, увиденное краем глаза, ускользнуло от нее. И в этом что-то тоже была странность, на этот раз – опасная. Разглядеть ее в подробностях Полина не смогла, а может, не захотела. Ну, ничего, вот приедет Сережа…

Сережа все поставит на свои места. Всё и всех, включая анархичные и беспорядочные ливни. Для него нет ничего невозможного.

Так, в сладких мыслях о Сереже, она вернулась в дом. Из гостиной раздавались голоса, и разговор шел явно на повышенных тонах. Солировала Маш:

– Ты подбросил эту мерзость?!

Вот оно что – пропавший Лёка нашелся!

Он и впрямь нашелся и теперь стоял посреди комнаты, переминаясь с ноги на ногу и втянув голову в плечи.

– Отвечай! Ты?

Маш бросила ему в лицо смятый платок, который совсем недавно демонстрировала всем остальным, но Лёка остался безучастным.

– Где ты его взял?

Молчание было ей ответом.

– Просто скажи, что это ты, – и покончим с этим. Ну?

Лёка отрицательно покачал головой, что вызвало в Маш новый приступ ярости.

– Если и дальше будешь играть в молчанку, я тебя урою, идиот! Сдам в богадельню сегодня же! Пожалеешь, что на свет родился. Так что выбирай: или ты все сейчас расскажешь, или богадельня.

– Прекрати! – не выдержала Полина. – Прекрати его запугивать. Неужели нельзя просто поговорить, не устраивая дурацких допросов?

– Вот и поговори, – неожиданно сдалась Маш. – Может, у тебя получится.

Лучше сделать это без свидетелей, решила про себя Полина, хотя свидетелей в гостиной было немного. Кроме Маш – только Миш и Ростик, сидевший в кресле перед телевизором с выключенным звуком. Полина ухватила Леку за рукав и подтолкнула его в сторону кухни.

– Не обращай внимания на Маш, – сказала она, плотно прикрыв за собой дверь. – Маш расстроена.

И снова Лёка никак не отреагировал на ее слова.

– Мы все немного расстроены. Так бывает, если подарок стал для тебя неожиданностью. И ты совершенно не знаешь, как к нему относиться.

– Подарок – всегда хорошо.

Лицо Лёки по-прежнему напоминает горное плато, вот только теперь на нем появилось множество дополнительных складок: тектонически плиты, из которых оно состоит, не теряли времени даром, они сходились и вновь расходились. Вот и возникли новые трещины, забитые невзрачным кустарником щетины. Когда-то пышные и прямые, как стрелы, ресницы поредели, и лишь глаза почти не изменились: от них веет безмятежностью звериной норы. Не стоит так уж пристально вглядываться в эту безмятежность, иначе упадешь в нее и неизвестно где окажешься. Так думала маленькая мудрая Белка, но взрослая Полина решила пренебречь этой детской мудростью.

– Не всегда, Лёка. Иногда такой подарок может напомнить о вещах, которые ты предпочел бы забыть. Это ведь ты спрятал под подушку стрекозу, часы и собаку? И тот платок? Ты хотел порадовать нас, преподнести сюрприз, так?

– Лёка должен был сделать всем подарки? Лёка не знал, что так нужно.

– Хотя, если честно… Мне понравилась стрекоза. Спасибо тебе.

Это была всего лишь уловка, мелкая лесть, на которую легко купился бы недалекий человек. И Лёка купился. Его губы разъехались в улыбке, а потом вытянулись в трубочку, как будто он хотел поцеловать воздух перед собой. Или кого-то невидимого, подсказавшего ему правильное решение.

– У Лёки есть подарок для всех! – торжественно провозгласил он.

– Ты его уже преподнес.

– Лёка ничего не преподносил. Только собирается.

– Ну, хорошо. Если ты хочешь из всего сделать тайну, пусть так и будет. И пусть это будет наша совместная тайна. Ты ведь мне доверяешь?

– Белка хорошая. Она добрая.

– И ей можно доверить любую тайну?

Давай, Лёка! Всего-то и нужно, что сказать «да». Крохотное слово из двух букв, а тебе подвластны и более сложные конструкции. Раз Белка такая хорошая и добрая, неужели нельзя порадовать ее коротеньким «да»? Давай!

Но Лёка молчал, и Полина вдруг подумала, что он вовсе не недалекий. Он просто другой. Иной. Из тех иных, кто никогда не купится на лесть. Из тех, кто никогда не будет лгать, потому что ложь предполагает умысел. А умысел – всегда стратегия, на которую Лёка, в силу особенностей интеллекта, не способен в принципе.

– У Лёки нет тайн для Белки, – наконец произнес он. – Но есть подарок. Для Белки и для всех остальных. Пойдем.

– Куда?

– Пойдем.

…Перед тем как покинуть гостиную, Полина успела обменяться несколькими красноречивыми жестами с Маш: «да-да, я помню, что должна сделать. Только не мешайте мне, и все устроится наилучшим образом».

А оказавшись вне стен дома, на садовой дорожке, она вдруг подумала о том, что сказал Лёка: у него нет тайн для Белки. Правильнее было бы – «от Белки», но трудно требовать от иного ясности языка… Да нет же, он выразился предельно ясно! То, что у него нет тайн для Белки, вовсе не означает, что тайн не имеется для кого-то другого. Того, с кем несчастный «даунито» может быть близок и кому доверяет. А таких людей лишь двое на всем белом свете: покойная Парвати да еще Сережа. Для них у Лёки было все, что угодно, – и любовь, и тайны. А посторонняя Белка, несмотря на свою хорошесть, ничего авансом не получит.

Как и следовало ожидать, Лёка снова привел ее к мастерской, но говорить о том, что уже была внутри, Полина вовсе не собиралась. И потому нацепила на лицо выражение живейшей заинтересованности, словно переступала порог Лёкиного жилища в первый раз.

– Ты все еще живешь здесь? – спросила она.

Лёка ничего не ответил, лишь втянул ноздрями пропахший айвой воздух.

– Что ты хотел мне показать?

Всему виной Шило. Его внезапный всплеск ярости, который оставил вполне материальные следы: холщовое полотно на верстаке смято, несколько плодов валяются на застеленном ковром топчане. Бока еще нескольких успели потемнеть от ударов тяжелого ботинка. На первый взгляд беспорядку, и без того царящему в мастерской, особый урон не нанесен, добавилось лишь несколько малозаметных штрихов.

Малозаметных для постороннего глаза.

Но для Лёки изменения существенны. Они свидетельствуют лишь об одном: кто-то вторгся на его территорию. И это привело деревенского дурачка в смятение. Ничем другим не объяснить нервное подрагивание рук, ссутулившуюся спину и прерывистое дыхание. В звериных норах глаз тоже не все спокойно: сполохи, что мелькают там, явно указывают на панику.

– Что-то не так, Лёка?

Губы Лёки раздвинулись, выпустив наружу странное, лишенное всякого смысла «Зимм-мам!». Неверной походкой он подошел к большим часам и зачем-то посмотрел на циферблат. А затем уперся ладонями в деревянный короб, скрывавший механизм. Полина почти физически ощущала, как напряжение покидает дурачка. Не оттого ли, что все его страхи оказались напрасными?