Никогда не забуду, как с ним познакомилась, — до сих пор как вспомню, так вздрогну. Это была зона для БС, для бывших сотрудников, значит — ментов, фсиновцев, прокуроров и прочей провинившейся публики, которых к нормальным зекам нельзя сажать, порвать могут. Стою у входа на КПП поселка, беседую с местным летехой Мишей про дела наши скорбные; грязища вокруг, лужи и прочие атрибуты октябрьской глубинки, сдобренной бардачной спецификой мест не столь отдаленных. Вдруг чую, что внизу, вот прямо у моих ботинок что-то происходит, будто бы собака прибилась. Я глаза вниз — о ужас, там возле моих ног не собака, а человек в робе копошится и что-то с ними делает странное, тихонько-тихонько, практически нежно. А я от потрясения даже взвизгнуть не смогла.

— Петров! — заорал Миша на странного гражданина. — Ты совсем ополоумел? Иди отсюда!

Человек поднялся, мелко закивал нам, улыбаясь и кланяясь, и попятился куда-то за КПП, приговаривая: “Зато ботиночки у Ольги Евгеньевны протер, вот она в чистых ходить будет, Петрова вспомнит…”

Это он своим ватником мне ботинки чистил.

— Что за новое извращение? — спрашиваю Мишу. Миша раздосадован. Он хороший сотрудник, прямо редких качеств, он искренне радуется за своих подопечных, а уж если огорчается, то вот сразу с нахмуренным лбом, типа “как же нам искоренить этот беспорядок и привить культуру массам?”

— Да он не извращенец. Он искренне вам ботинки чистил. Ссучился совсем.

— А откуда он знает, как меня зовут?

— Да черт его разберет, у него свои методы. Полковник ФСБ у нас Петров, большой был начальник. А я давно заметил: чем выше был начальник, тем хуже он сидит и тем сильнее ссучивается.

Осужденный Петров кидается к любому заезжему с целью быть отмеченным. Чтобы запомнили. Мало ли — пригодится кому такой человек, как Петров. Вот мне, например, уже пригодился — я его в книжку вставила.

— Миша, а ваших, бывших фсиновцев, много сидит?

— Много. Сами знаете, работа какая. Начальству не брать нельзя, все берут. Опера запрещенку в зоны тащат, тоже дело обычное, сами знаете. Кто под проверку попадает, кого подставляют — опасная у нас работа.

— Тоже ссучиваются?

— Так тоже закон один: чем выше был, тем больнее упал. Хотя вот у нас Вова-Клуни есть, начальником большой зоны был, попался на взятке. Все берут, и он брал, не отрицает, и нашему брату вола вкручивать, что, мол, не брал, беспонтово. Но вот Вова достойно сидит, сильный мужик.

— А почему Клуни?

— Да у нас тут бабы все по нему с ума сходят. Говорят, на актера похож, прямо один в один. А сам разведенный и положительный, так что тут у нас дамский ажиотаж наблюдается, но мы пресекаем, да и Вова не поддерживает легкомыслия.

Владимира Сергеевича Кольцова до посадки никто Вовкой не звал, даже когда маленький был, или когда женился — тогда благородно Володей звали. А уж тем более когда до хозяина дослужился. Тут уж никто и пикнуть не смел, даже супруга перешла на “Владимира Сергеевича” — сначала вроде бы в шутейной форме, а потом привыкла. Еще в период следствия Владимиром Сергеевичем звала, тогда у нее это тревожно как-то выходило, а после Вова ее больше и не видел никогда: он пока сидел, она не пришла ни разу, на развод подала, а потом замуж вышла за Вовиного бывшего коллегу из управления. Вова понимал, что там теперь его между собой зовут Вован, вот так они между собой в разговорах его и именуют.

Да и ладно. Уж где-где, а у них в управлении лучше всех знают, что от Вовкиной судьбы никто не застрахован. Все берут, тут нельзя белой вороной быть, быстрее сожрут.

Берут за условия — за перевод на хорошие или, наоборот, на плохие. Тут все от обстоятельств зависит: договорился коммерс осужденный заведовать клубом, да там же шконку себе отдельную поставить, да электроплиточку, сидит тихо, котлетки себе жарит, внимания не привлекает — это все можно устроить. Плата абонентская, ежемесячная, переводом на карточку подруге жены, она себе тоже 10 процентов оставляет, всем хорошо: и Вове, и подруге, и коммерсу, и родственникам его спокойно. И кому плохо?

Или случается, что тому же коммерсу надо сильно усложнить жизнь — с воли партнеры, например, просят, чтобы посговорчивее был, делят они там что-нибудь ценное. Тут, конечно, хорошо бы узнать своими путями, что делят. А то возьмешь какую-нибудь сраную пятнашку в месяц за помещение несговорчивого коммерса в ШИЗО с петухами, а там на миллионы у коммерсов спор. Те-то на воле свои миллионы твоими пыточными стараниями получат, а ты останешься как дурак с пятнашкой.

Берут хозяева денег за дополнительное поощрение, а это путь к УДО, плюс дополнительная посылка таким орлам положена или свидание. Поощрение может и начальник отряда за недорого выписать, но если каждый месяц хочешь посылку или свидание, то это надо с хозяином договориться.

За УДО, конечно, все берут. Или за перевод с зоны на поселок. Это тоже дело понятное и нехитрое. Осужденный знает, что начальник пишет на него характеристику, и платит за положительную — мол, исправился. Но начальнику платить за это дело бесполезно, решает-то суд, а судьи, даже самые замурзанные, начальников зон откровенно презирают. Зато начальник обычно в хороших отношениях с прокуратурой, он их любовно выстраивает, потому что это надежное партнерство. И зек, платя за УДО, должен понимать, что тут и прокуратура в доле — начальник хорошую характеристику напишет, прокуратура поддержит, и куда судье деваться? Отпустит, хоть и будет зубами скрежетать. Это, конечно, если со сроком не наглеть. Три-четыре года скинуть не получится, надо судью в долю брать, а это совсем не каждый потянет. А год-полтора — это проходит нормально. Твердых тарифов нет, тут все от статьи и положения зека зависит, вопрос это торговый и обсуждаемый.

Если до УДО далеко, с хорошим хозяином можно и про отпуск договориться, по кодексу зекам отпуск положен. Но никому не дают, побегов много и нарушений всяких. Если уж в зеке уверен, можно и дать, но с неформального разрешения Управления, пусть тоже на себя обязательства примут. И здесь, конечно, сколько Управление скажет, столько и надо за отпуск принести и свое накинуть не забыть. И гуляй, зек Вася, в отпуск к семье и дамам.

Но самый стабильный внесезонный заработок — это промка. Промзона. Здесь несколько вариантов есть. Первый — простой, как мычание. Объявляется вольный коммерс, проверенный пацан, желающий заработать на зеках и дать заработать товарищу начальнику. Проверенный пацан инвестирует баблосик в швейку, например, и оговаривает с хозяином стоимость рабсилы. Договаривается, конечно, сколько сверху будет ежемесячно отстегивать хозяину как благодарность за дешевую рабсилу, которая к тому же может работать семь дней в неделю без выходных по 12 часов в день. А кто манкирует трудом — того в карцер. В руках хозяина — составление табелей учета рабочего времени. И он дает указание составлять другие табели: мол, работают граждане осужденные пять дней в неделю по восемь часов с перерывом на обед. Это удобно и не очень хлопотно. Если вдруг жалобы из зоны пойдут в прокуратуру или трудовую инспекцию — значит, сам виноват, не доглядел, придется рублем отвечать и брать в свою долю прокурорских, местное управление или бездельников из трудинспекции. За тем, чтобы зеки не жаловались, присматривают зеки из блаткомитета. Кто пытается жаловаться, того бьют смертным боем. Блаткомитет за поддержание порядка получает от хозяина стабильный гонорар — не трогает блаткомитетский общак, мобильные и наркоту.