Сняв первую жатву с немецкой беспечности и халатности, казаки имели все шансы умыться кровью, так как из самого Вильно на звуки выстрелов уже наверняка спешили подкрепления, а было их здесь по самым скромным оценкам никак не меньше пары полков.

Анненков только поднял к глазам бинокль, когда из-за поворота выползла змея бронепоезда. Головная платформа сразу засверкала вспышками пулемётных выстрелов, а из середины басовито ударила автоматическая пушка, и на позициях германцев разверзся настоящий ад. С одной бронеплатформы била поставленной «на картечь» шрапнелью трехдюймовка, и по всей привокзальной территории хлестали тугие облака тяжелых круглых пуль. Вторая пушка с максимальной скорострельностью молотила гранатами, разнося в пыль строения, вагоны, локомотивы, семафоры – словом все, до чего могла дотянуться прямой наводкой. К общему веселью добавился без малого десяток пулемётов, и германцам стало совсем нехорошо.

От глазастых казаков в небо взлетели три цветные ракеты: «Внимание! К немцам идет подкрепление!», а еще одна указала направление. Обе пушки тут же перенесли огонь, и над бегущими к станции фигурками в фельдграу распустились пухлые ватные облачка шрапнели. «Коса смерти»[65] принялась собирать свой страшный урожай…

Кто-то пытался поднять белый флаг, нацепив портянку на штык маузера, но на это просто не обратили внимания, вбивая «просвещённых» европейцев в так страстно желаемую ими русскую землю.

Внезапно грохот пушек и пулемётов стих, и казачьи сотни, чуть было не растерзанные германцами, начали обратно стягиваться к станции, где уже давно орудовали сводные диверсионные группы.

– Спасибо, Глеб, – Анненков тяжело сплюнул густую пыль, достал флягу и, прополоскав рот, снова сплюнул, а уж после жадно стал пить, проливая воду на китель. – Ух! – Он утёр рот и широко улыбнулся. – Вовремя ты подоспел…

– А чего в лоб-то попёрлись? – Штабс-капитан, стоявший у подножки вагона, окинул взглядом поле бойни.

– Так у нас один шанс был – шугануть их, и пока фрицы сопли собирают, тут уж вы и подойдёте и в тыл им врежете. А иначе они бы тут и бронепоезду козу устроили. Видишь, главный путь загородили?

– Да, пока их оттаскивали в сторону, много чего могли бы сделать, – Львов кивнул. – Тут их не меньше двух полков… было.

– Вашбродь, разрешите доложить! – Подъехавший сотник коротко отсалютовал командиру. – Погибших двенадцать нижних чинов и два урядника. Раненых тридцать пять, из них тяжело – двое.

– Раненых в госпиталь, убитых в мертвецкий вагон, и посмотри там, может, кого заменить, – Анненков посмотрел на солдат из взвода трофейщиков, шустро таскающих ящики с боеприпасами и ревизующих отбитые пулемёты, и покачал головой: – Глеб, мы с тобой породили монстров. Ты посмотри на этих боевых хомячков, они же сейчас начнут отрывать обшивку с вагонов.

– А вдруг пригодится? – Львов рассмеялся. – Нет уж, видели глазки, что покупали – теперь хоть ешьте, хоть повылазьте.

Бригада взяла в Вильно почти тысячу пленных, девать которых анненковцам было просто некуда. Пока они сидели на площади перед зданием вокзала, вернее – перед тем, что от него осталось, под охраной сотни казаков. Те прохаживались вокруг пленников, напуская на себя вид свирепый и воинственный. Выглядело это все более чем странно, ведь и пленники, и пленители носили одинаковую форму. Может быть, именно поэтому немцы как-то очень быстро успокоились и даже попытались завязать беседу со своими охранниками. Несколько человек, видимо, владели русским языком, потому что казаки, знавшие по-немецки только «Halt! Hände hoch!»[66] и еще несколько подобных команд, снизошли до ответов.

Глядя на эту «идиллию», Анненков тронул Львова за рукав:

– Только нам здесь братания недоставало, – произнес он негромко. – Сходи, разберись…

Львов вопросительно посмотрел на командира, и тот чуть заметно кивнул. Штабс-капитан подозвал Чапаева, и они вместе отправились к своим охотникам. Через несколько минут на площадь выскочил бледный как смерть подпоручик Зорич. Он, должно быть, ужасно переживал и волновался, но тем не менее скомандовал твердым и уверенным голосом: