– Да-а, – впечатлился Дойл. – А после тишины?

– Еще не знаю, – сказал констебль. – Наверное, снова тишина. – Потом придвинул Дойлу толстую виниловую папку, лежавшую на барной стойке. – Здесь досье на ирландских подонков, только что прислали из ФБР, а те достали в Интерполе. Посмотри, вдруг узнаешь того второго, сообщника нашего стрелка.

Дойл вглядывался в фото, в это зловещее собрание закоренелых преступников, смотревших на него с одинаково жестоким, пустым выражением глаз. Один из них в восемь лет фейерверками и бензином замучил до смерти собственную кошку, другой в десять избил соседскую девчонку доской, утыканной гвоздями, третий в двенадцать украл оставленные на еду деньги из кошелька матери и потратил их на сигареты, презервативы и выпивку… Может быть, они были бедными, непонятыми или их кто-то обидел, а может, и нет. Одно было точно: здесь под один и тот же дьявольский мотив плясали глупость, эгоизм и жестокость.

– Не-а. – Дойл отложил папку в сторону.

– Вы в курсе, что наше отделение слишком мало, чтобы предложить вам больше, чем минимальную защиту, – сказал констебль. – Я делаю ударение на слове «минимальную», что в данном случае означает одно: вы уже труп.

– Спасибо за предупреждение, – сказал Дойл. – Но я смотрю еще дальше. Мы все трупы. Так, а что с тем стрелком? Все еще без сознания?

– Вы хорошо в него разрядили свою чертову пушку. – Он метнул на Дойла взгляд, в котором промелькнуло что-то похожее на восхищение. – Вы знаете, что кольт «уокер» весит больше четырех фунтов?

– Да, – сказал Дойл.

– Даже если он очнется, то ничего не расскажет, потому что сам ничего не знает. Безликий убийца, нанятый кем-то, кого он никогда не видел, чтобы убить кого-то, кого не знает. Если он ирландец, как вы сказали, он, возможно, состоял в ИРА. Я уже запрашивал федералов, что они могут найти на этот счет. Между тем я проверил его права и прочее. Все поддельное, но подделки высокого качества. Я проверил и его оружие: незарегистрированный девятимиллиметровый «глок», рукоять обернута изоляционной лентой. Серийные номера очень аккуратно стерты кем-то, кто четко знал, что делает. Далее, что касается отпечатков пальцев, то тут и говорить нечего, они просто отсутствуют. Кожа с кончиков его пальцев не так давно была удалена хирургом, который тоже знал свое дело.

– Дерьмо, – сказал Дойл, почувствовав холодок на шее. – Ерунда какая-то.

– Кто-то действительно хочет, чтобы ты убрался с «Пиратского острова», – ухмыльнулся констебль, – им не важно, живой или мертвый.

– Блестящая дедукция, констебль, – сказал Дойл.

– Ты в самом деле порядочная задница, Дойл. Удивительно, что кто-то раньше не попытался тебя грохнуть.

– Послушайте, я могу раскрыть это дело прямо сейчас, – упрямо сказал Дойл. – Таракан Помптон! Вы же знаете, что этот ублюдок предложил продать эту землю, и знаете, что я отклонил предложение. И позвольте мне рассказать, каким он становится, когда не может получить, что хочет. С этической точки зрения он не старше двухлетнего ребенка!

Констебль Смут долгое время молчал. В задней комнате бармен включил старый «вурлицер»,[76]и Дойл услышал первые ноты «Битвы при Новом Орлеане» в исполнении Джонни Хортона.

– Я допускаю, что Помптон маленький засранец, – наконец сказал констебль. – Но он умный засранец, и теперь ему есть что терять. Деньги, собственность, законных инвесторов, и, дьявол, он член Совета уполномоченных представителей. Я не могу представить, чтобы он рисковал всем этим, чтобы выжить тебя с твоей болотной кочки, которая стоит чуть больше, чем ничего. Если спросишь меня, я скажу, что у тебя проблемы не с ним. – Его голос понизился, чтобы усилить впечатление. – Я имею в виду «Королевскую синюю». А теперь спроси меня, кто владеет «Королевской синей».

– Ладно, и кто же это? – спросил Дойл.

– Это чертовски хороший вопрос, – сказал констебль Смут. – Никто толком не знает. Мне известно только, что это холдинговая корпорация в Делавэре, которой владеет группа инвесторов, и Таракан Помптон там – мелкая рыбешка. А этой корпорацией, в свою очередь, владеет еще одна холдинговая корпорация, которая принадлежит другой группе инвесторов. Кто может сказать, где заканчивается эта тропка? Теперь все глобально, и, дьявол, не происходят ли на этом заводе «Королевской колы» в Эйнсли какие-нибудь странные махинации мирового масштаба?

– Например? – спросил Дойл.

– Например, китайцы. – Голос констебля понизился до еле слышного шепота. – Это место кишит китайцами. Местных нет. Ни одного местного. Китайцев выгружают и загружают обратно в автобусы с решетками на окнах. Спят они в бараках на территории завода. И никто не жалуется. Ну и как тебе такой расклад?

Чуть позже, когда констебль ушел по своим делам, Дойл взял бутылку пива и, обдумывая свое положение, прошел за занавеску в зал для вечеринок. Он бывал здесь и раньше. Каждую субботу с мая по август в этом зале устраивались встречи ветеранов зарубежных войн. Он вспомнил, как приходил сюда в те времена с дядей Баком. Безногий ветеран играл на аккордеоне патриотические песни. Приносили большие блюда с аппетитно пахнущим жаренным в кляре морским окунем, кукурузными лепешками и капустным салатом за полтора доллара, и все это запивалось тепловатым «Нэшнл Богемиан» из жестяных кружек.

К пробковой доске на дальней стене были приколоты снимки с загибающимися краями, запечатлевшие мужчин Вассатига в форме, в Корее и Вьетнаме, и рядом список на ближайшее соревнование в дартс для ветеранов. В витрине под доской были выставлены плотные черно-белые фотографии моряков и летчиков времен Второй мировой войны и трофейный нацистский флаг, прожженный и порванный шрапнелью. В голове Дойла теснились страшные мысли. А что, если констебль прав и действия, направленные против «Пиратского острова», совершаются по указанию кого-то, кто значительно выше жалкого Таракана, и являются частью сложного корпоративного заговора? Как может один человек бороться с тысячеголовой гидрой мирового капитализма?

Часть военных трофеев находилась в другом ящике в дальнем углу под толстым слоем пыли. Дойл подошел и вгляделся в пыльное стекло: на полинявшем куске мешковины было разложено старинное оружие. Каждый экспонат сопровождался описанием, отпечатанным на пожелтевшей картонной карточке. Он увидел ржавые индейские топоры дореволюционных времен,[77]морские сабли с короткими, до сих пор блестевшими стальными клинками с войны 1812 года;[78]винтовку «Спрингфилд» со штыком времен Гражданской войны[79]и, наконец, нож очень необычной работы. Его рукоять из слоновой кости была вырезана в форме женского тела. Под ним на карточке можно было прочесть: «Захвачен на Кубе с Лопесом, 1851 г.».