Моя философия, по сути, есть концепция представления человека как существа героического, для которого моральная цель жизни — собственное счастье, самая благородная деятельность — творчество и созидание, а единственный абсолют — разум[218].

Это удивительная философия. И не в хорошем смысле этого слова. Если наше счастье — моральная цель жизни, это значит, что мы должны преумножать его за счет всего остального, включая, в особенности, счастье других. В мире Айн Рэнд тысяча монтеров Стивов могут оказаться за трансформаторной будкой ESPN, и я могу быть единственным, кто смотрит чемпионат мира по телевизору, и я все равно допущу, чтобы все поджарились, потому что я счастлив, а они просто потенциальные помехи моему счастью. Безумие. Вот моя любимая цитата из книги Рэнд, где она занимает смелую позицию против того, чтобы «быть милой».

Не путайте альтруизм с добротой, доброй волей или уважением прав других. <…> Первичной основой основ альтруизма, основным абсолютом, является самопожертвование, то есть самоуничижение, самоограничение, самоотречение, саморазрушение; это означает, что личность — эталон зла, а обезличенность — эталон добра. Не прячьтесь за такими мелочами, как то: следует или не следует давать мелочь нищему. Вопрос не в этом. Вопрос в том, имеете ли вы право на существование или нет, не дав ему денег. Вопрос в том, должны ли вы покупать свою жизнь по копейке у каждого подходящего к вам нищего… Любой человек с чувством собственного достоинства ответит: нет. Альтруист говорит: да[219].

Или, иначе говоря: «Пошли все на фиг».

Удручает, что женщину, выступавшую за радикальный эгоизм и полное презрение ко всем, кроме себя, не освистали и не прогнали с мировой сцены. Даже сегодня у Рэнд много последователей, особенно среди тех, кто называет себя либертарианцами. (В Конгрессе США есть несколько поклонников философии Рэнд: бывший спикер Палаты представителей Конгресса Пол Райан говорит, что попросил всех своих сотрудников прочесть ее книги[220], и, учитывая объем и нечитабельность ее опусов, можно утверждать, что эта просьба нарушила Женевские конвенции.) Я полагаю, что особо не стоит удивляться. По сути, она говорит своим читателям: единственное, что нужно сделать, чтобы стать чистым с моральной точки зрения, — изо всех сил защищать собственные интересы. Кто-нибудь обязательно купил бы книгу о диетах, в которой утверждалось бы, что можно похудеть, съев пирог с орехами и запив его сладкой газировкой. Место, которое занимает Айн Рэнд, безусловно, объясняется не ее талантом, а привлекательностью ее теории для тех, кто заинтересован в достижении и поддержании власти. Романы Рэнд — чудовищные опусы, написанные напыщенным языком, которые можно читать перед операцией вместо анестезии. Как выразился один известный ученый: «У Айн Рэнд есть только две проблемы: она не умеет думать и не умеет писать»[221].

Беглый взгляд на любую из ранее обсуждавшихся моральных теорий заставляет отправить объективизм в пылающий мусорный бак истории. Это прямая противоположность утилитаризму, так что… здесь он терпит неудачу. Я не могу себе представить, чтобы Иммануил Кант с трудом продрался через тысячу с лишним страниц книги «Атлант расправил плечи»[222] и объявил безграничный эгоизм твердой универсальной максимой. Томас Скэнлон кажется довольно спокойным и вдумчивым человеком, но нетрудно представить, как он, читая Рэнд, пробивает кулаком стену. И последователь Аристотеля, находясь в поисках золотой середины, возмутился бы по поводу теории, согласно которой нужно выбросить к чертям саму золотую середину. Но мы живем в мире, где основная моральная теория звучит так: «Будь настолько эгоистичен, насколько возможно!» В воздухе витает идея: мы можем делать всё, что захотим, игнорировать ценность чужих жизней, относиться к остальным как к средству достижения собственной цели, решать, что мы никому ничем не обязаны[223], [224]. Наши маленькие моральные проступки, какими бы безобидными они ни были, слегка смещают окна Овертона в сторону мира, где глупый «разумный эгоизм» Айн Рэнд становится чуть более правдоподобным. Но есть решение: мы обязуемся регулярно проходить эти «проверки», отмечать, переходя дорогу морали в неположенном месте, что мы это делаем. Потратьте средства с банковского счета «добрых дел», но прикрепите квитанцию на стене кабинета в качестве напоминания.

Размышляя о долгосрочных последствиях моральных расчетов, которые мы совершаем в относительно незначительные и короткие моменты жизни, я невольно вспомнил еще один из самых известных мысленных философских экспериментов: проблему безбилетника. Представьте себе забитый пассажирами вагон трамвая[225]. Родители с детскими колясками, велосипедисты со своими драндулетами, пожилые пары с кучей сумок — источник липкого запаха пота и страданий в час пик. Все оплатили проезд, и, как ни странно, сегодня количество заплативших соответствует пределу вместимости вагона (удивительно, как подобные вещи закрадываются в философские мысленные эксперименты). Трамвай трогается, женщина по имени Деб подбегает, запрыгивает на подножку, хватается за поручень и едет бесплатно. Она не оплатила проезд, но она и не занимает места в вагоне, как пассажиры с билетами. Разве она в чем-то неправа?

Инстинктивно мы думаем: конечно, не права. В конце концов, все заплатили за проезд, а она — нет. Эксцентричные адепты теории Канта в нетерпении подпрыгивают, тычут пальцами и сердито верещат по-немецки[226], поскольку Деб явно нарушает категорический императив: о том, чтобы ее поведение стало универсальной максимой, и речи быть не может. Если бы все сделали то же, что и она (подождали, пока вагон под завязку забьется, а затем ехали на подножке «зайцем»), вся система общественного транспорта пошатнулась бы: никто не платил бы, а все стремились бы ездить без билета. Так что, если посмотреть на ситуацию с точки зрения Канта, можно определенно сказать, что она «неправильная». Но, опять же, с точки зрения Канта, неправильного вообще очень много. Это такая своеобразная причуда Канта: по его мнению, люди ошибаются.

Однако… никто из пассажиров не испытал неудобств, все добрались до места назначения за то же время, за которое добрались бы, если бы Деб заплатила за проезд. Это означает, что с утилитарной точки зрения трюк вроде бы сработал: ловкий маневр Деб преумножил всеобщее счастье в мире (больше людей добрались до места назначения) без дополнительных страданий. Конечно, в этих расчетах нужно учесть испепеляющие взгляды пассажиров, направленные