Кардинал поднес к глазам очки в оправе, сделанной в форме ножниц. Он внимательно посмотрел на Паскуале:

— А-а, ученик Джованни Россо. У меня имеется одна работа учителя Россо, Андреа дель Сарто. Несколько старомодная, но все равно приятно посмотреть.

Паскуале заговорил с жаром:

— Я многому научился у учителя, и у Пьеро ди Козимо тоже. Может быть, вы видели рисунок места убийства Джулио Романо, эту гравюру я резал сам. Я владею всеми техниками рисунка, особенно мне удается рисунок серебряным карандашом, и знаю все о фресках и любых картинах, которыми может заинтересоваться ваше преосвященство. В данный момент я занят созданием ангела, какого никто не создавал раньше…

— Ах, если бы мы собрались здесь говорить о живописи, — покачал головой кардинал.

— Если ваше преосвященство не против, может быть, вы примете в дар одно мое произведение. — Паскуале отстегнул флорентийскую лилию, которая была прикреплена к его черному камзолу (тонкая позолота немного пострадала во всех переделках, но все еще мерцала неярким маслянистым блеском), и протянул ее кардиналу. Он гадал, надо ли ему целовать кольцо кардинала. Он все-таки никогда раньше не встречался с кардиналами и смутно помнил, что Папе нужно целовать ногу (некоторое время назад произошел небольшой скандал, когда оказалось, что Папа Лев X, выезжая на охоту, надевает кожаные сапоги длиной до бедра, что делает целование ноги невозможным. Печатные листки заявили, что Медичи ведут себя на папском престоле как считают нужным, как когда-то вели себя с правительством Флоренции).

Кардинал принял небольшую брошку и повертел ее длинными бледными пальцами:

— Если бы я мог носить такое на людях, я был бы счастливейшим человеком на свете.

Таддеи подал знак, и мальчик-паж принес стул. Паскуале сел. Оказалось, что теперь ему придется смотреть на всех снизу вверх.

Таддеи посчитал необходимым оправдать присутствие молодого художника:

— Этот молодой человек принимает участие в расследовании Никколо Макиавелли убийства Джулио Романо. Его спасли из Палаццо делла Синьория этим вечером и привезли прямо сюда. — Он обратился к Паскуале: — Я полагаю, ты был вместе с синьором Макиавелли, когда он помогал расследовать убийство Рафаэля.

— Да, это верно, — ответил Паскуале. Он не знал, что именно может рассказать, но пока что все шло хорошо.

— Я был уверен, что Макиавелли пал до уровня обычного журналиста, жалкое занятие для человека его дарований, — произнес кардинал. — А ваши слова меня радуют. Неужели члены Синьории снизошли до того, чтобы снова привлечь его к государственным делам?

— Сомневаюсь, что они вообще задумывались об этом, — ответил Таддеи. — Макиавелли к делу привлек я сам, изначально для расследования смерти несчастного Джулио Романо. Его убийство…

— Да, да. Я слышал эту печальную историю от Рафаэля, всего за час до того, как он сам был убит. Я и не думал, что Флоренция такой опасный город. Но я и не знал, что дело расследует Макиавелли. Дерзкий выбор, — сказал кардинал, — и проливающий бальзам нам на сердце. Мы всегда считали Макиавелли сторонником нашей семьи.

Паскуале с некоторым трепетом осознал, кто этот кардинал: Джулио де Медичи, кузен Папы. Он задумался, во что же он ввязался. Разумеется, ведь синьор Таддеи добрый друг Рафаэля, значит, знаком и с Папой, но Паскуале начал понимать, что не так все просто в этих кругах. Как и в живописи, где каждый предмет — не только он сам, но и его аллегорическое значение, так и здесь каждый поступок имеет зловещую тень.

— Я вижу, ты узнал моего знаменитого гостя. Не сомневайся, он друг Флоренции, — обратился Таддеи к Паскуале.

— Я не сомневаюсь, что ваш друг является и другом Флоренции, синьор, — ответил юноша.

Таддеи продолжал:

— Я должен еще представить Джироламо Кардано, математика и незаменимого помощника, сведущего в природной магии, и моего личного астролога.

Молодой человек в черном, Кардано, морщась, заерзал на стуле.

— По моему мнению, Макиавелли хороший солдат, знающий драматург, всего лишь средний поэт и отставной слуга государства. Ему нельзя доверять. Даже его друзья говорят так, из любви к этому городу он готов пожертвовать кем угодно. Но вы никогда не принимаете в расчет мое мнение, когда начинаете действовать, — заявил он.

— Напротив, мой дорогой Джироламо, — возразил Таддеи, — в твоих словах всегда содержится изрядная доля правды. Здесь же суть в том, что Макиавелли притягивают разные задачи и загадки. Задача может полностью захватить его и совершенно завладеть его вниманием, если она достаточно сложна, и я полагаю, эта задачка действительно его захватила. Теперь ему не нужно ничего поручать. Он весь в этом. — Таддеи устремил решительный взгляд на Паскуале. — Расскажи нам о расследовании, мальчик мой. Точнее, где он сейчас. Мои люди не сумели его найти. Или его не было там с тобой?

— На самом деле, синьор, я тоже был бы рад видеть его здесь, поскольку не знаю, где он, и я очень боюсь за него. Последний раз я видел его в Палаццо делла Синьория. Он отправился с капитаном стражи, чтобы допросить слуг, которые подавали на стол, когда произошло убийство, поскольку установил, что Рафаэля отравил вовсе не виночерпий.

Паскуале рассказал, что выяснилось в Палаццо делла Синьория, обращаясь в основном к Таддеи, но искоса поглядывая на кардинала. Когда он замолк, то оказалось, что рядом с ним появился паж с золотым подносом, на котором стоял драгоценный кувшин с вином. Он с благодарностью выпил, и тотчас же насыщенные винные испарения ударили ему в голову, согревая, будто жар очага.

Джироламо Кардано поерзал на стуле, внезапно сморщившись, словно от боли. Паскуале видел, что его указательный и большой пальцы сомкнулись пинцетом на мягкой плоти под коленом, от этого самобичевания слезы выступили у него на глазах. Юный астролог поймал взгляд Паскуале и пояснил со смешком:

— Как и Макиавелли, мне необходимо напоминать о слабостях собственного тела.

— Никколо Макиавелли пьет, Джироламо истязает себя. Он утверждает, что иначе его снедает некая душевная скорбь. Он не верит в самого себя, видите ли, пока не причинит себе хотя бы небольшую боль, — посмеиваясь, сказал Таддеи.

Кардано не обратил внимания на эти слова и обратился к Паскуале:

— Вы так и не рассказали, почему за вами гнались люди на ходулях.

— Сказать по правде, синьор, я и сам не знаю. Мне показалось, что люди на ходулях преследовали каждого, на кого почему-либо обращали свое внимание.

— Он что-то скрывает, — объявил Кардано.

Вялым движением руки он словно из ниоткуда извлек белую маску, повернул так, что все ее изгибы заблестели в свете камина. Перебросил маску Паскуале, который машинально поймал ее. У маски были треугольные, обведенные черной краской прорези для глаз и черные ленты, чтобы завязать ее на затылке. Ленты заскорузли от высохшей крови.

— Венецианская карнавальная маска, снятая с одного из типов на ходулях, — пояснил астролог. — Что вы могли бы рассказать нам о венецианцах, художник?