Оба наемника принялись бранить капитана, красноречиво и без акцента, и тот засмеялся. Затем в отдалении раздался грохот железа, громкий вопль, и капитан закричал:

— Теперь вам ясно, почему вам придется поворачивать? Уезжайте немедленно!

Совсем близко громыхнула пушка, экипаж прокатился вперед, когда лошади испуганно дернулись.

Дверца захлопнулась с такой силой, что вся повозка закачалась. Паскуале позволил уложить себя обратно на пол и рискнул открыть один глаз, когда солдаты заспорили на своем гортанном языке. Отсветы огня заплясали по крыше повозки, чьи-то головы промелькнули за окном. Затем обзор заслонил рогатый шлем одного наемника, который высунулся в окно и крикнул вознице, чтобы тот трогал. Возница, видимо, заспорил, поскольку солдат выругался и заорал, что им необходимо попасть на другой конец моста, надо ехать, ехать, и прямо сейчас, сейчас же гнать галопом!

Экипаж рванул вперед так резко, что Паскуале перекатился под ноги солдатам, которые пнули его обратно, словно бревно, оставив синяки у него на бедрах и плечах. По бокам повозки заколотили, с резким звоном разбилось окно. Экипаж закачался, когда удары усилились и сделались чаще, потом повозка набрала скорость.

Снаружи раздались крики и взрывы. Наемники припали каждый к своему окну и принялись быстро стрелять из пистолетов. Паскуале попытался сесть, охваченный паникой, но тут один из солдат вскрикнул и завалился назад, прямо на него.

Паскуале чувствовал, как горячая кровь человека пропитывает его тунику. Он задыхался под весом мертвого тела и обеими руками обшаривал пояс наемника, но ножа не нащупал. Затем тяжелый груз исчез, и первый наемник поднял его за волосы так, что он закричал, когда солдат потащил его из экипажа в полную шума и огней ночь.

Они были на Понте Веккьо. Он походил на ворота в Ад. По обеим сторонам дружно полыхали лавки, крыши провалились, пламя поднималось высоко, а искры взметались еще выше. Разбитые ацетиленовые фонари с шипением выплевывали гейзеры желтого огня. На противоположном конце моста толпились люди, их лица казались красными в свете пожара, а глаза — блестящими булавочными головками. Некоторые забрались на парапет или на еще не занявшиеся лавки. С их стороны неслось мощное нестройное пение и град маленьких метательных снарядов, которые становились заметны, только когда взлетали в свете пожара. Большая часть прошла мимо экипажа, но некоторые ударились о мостовую рядом с повозкой, с резким грохотом запрыгали камни, зазвенело стекло. В нескольких braccia отсюда лежало мертвое тело, другие трупы были разбросаны по мостовой, трудноразличимые кучи в неверном свете пожара.

Воздух над головой взорвался выстрелами: солдаты, оборонявшие баррикаду, решили, что экипаж проскочил, и возобновили стрельбу. Паскуале видел, как человек развернулся и свалился с парапета в воду. Все звуки, которые он, должно быть, издавал при падении, заглушил шум толпы.

По обеим сторонам от пылающего моста, по берегам, тоже горели дома, а под ними пылали их перевернутые отражения.

Наемник запустил пальцы в волосы Паскуале и запрокинул назад его голову. Он сказал:

— Ваша чертова милиция застрелила возницу и Луиджи. Только попробуй бежать, и я тебя пристрелю. Прикончу на месте.

У Паскуале пересохло во рту. Он водил языком по небу, пока не появилась слюна, затем заговорил:

— Мне казалось, ваш хозяин хочет получить меня живым.

— Мне приказано доставить тебя на другую сторону моста. Мертвым, живым, мне без разницы. Но, как я понимаю, солдаты там, сзади хотят тебя живым, иначе они стреляли бы по нам из пушек, как они стреляют по толпе, чтобы сдержать ее.

— Чего ты от меня хочешь?

Наемник снова схватил Паскуале за волосы и потянул назад:

— Мы пойдем обратно пешком, и ты потребуешь у них гарантий на безопасный переход через реку. Может, они послушают такого благородного господина, как ты.

Паскуале поразился подобной глупости и засмеялся наемнику прямо в лицо. Солдат вышел из себя и сбил Паскуале с ног. Паскуале увидел в этом свой шанс. Он прокатился под экипажем, вскочил на ноги с другой стороны и побежал к баррикаде. Единственное, что ему оставалось, — это размахивать связанными руками над головой и кричать, что его похитили. Рев толпы позади него усилился: они рванулись вперед. Огоньки засверкали и замелькали в рядах милиции за баррикадой, первые пули ударились в булыжники мостовой рядом с Паскуале. Одна стесала камень парапета и со свистом ушла в тьму над водой.

Паскуале припал к земле, стараясь сделаться как можно незаметнее. Зажигательные стрелы тоже летели дождем, повозка начала гореть в тех местах, куда они угодили. Наемник внезапно осел и схватился за пронзенный нагрудник. Горящие стрелы сыпались на мостовую, самое жуткое, что одна угодила в труп, который, в чудовищной пародии на жизнь, медленно зашевелился посреди шара оранжевого пламени и черного дыма, когда его мускулы начали сокращаться от жара.

Грохнула пушка. Ядро просвистело над головой, снесло верх горящей лавки и исчезло в темноте. Толпа отхлынула назад, люди в панике топтали упавших товарищей. Пара лошадей, впряженных в экипаж, рванулась вперед, вращая глазами, пена стекала с их губ, когда они пытались сдвинуть стоящую на тормозе повозку.

Паскуале побежал обратно к экипажу, поскольку это было единственное укрытие на мосту. С перекрещенными и связанными руками он не мог схватиться за поручни, но поставил ногу на скобу и подтянулся вверх. Возница лежал на козлах, Паскуале испачкал кровью руки, когда высвобождал поводья из хватки мертвеца. Он пинком снял колеса с тормоза, хлестнул вожжами по взмыленным конским спинам, и лошади резво понеслись на толпу. В один восхитительный миг казалось, что у Паскуале получится, но затем экипаж наехал на перевернутый велосипед, который застрял в спицах передних колес. Экипаж развернулся, окованные железом колеса потащили за собой петушиные хвосты искр из булыжной мостовой.

Лошади забились, обезумев от страха, поскольку оказались зажатыми в узком проходе между горящими домами. Паскуале пытался удержать поводья, но у него не было сил. Экипаж понесло на полыхающую мясную лавку, и Паскуале прыгнул и несколько раз перекувырнулся.

Когда он пытался подняться на ноги, к нему из толпы побежали два человека. Нет, человек и обезьяна. Макака Фердинанд. Обезьяна села рядом с Паскуале и посмотрела на него умными карими глазами. Человек, державший макаку за железный ошейник, улыбнулся Паскуале, глядя сверху вниз, — это был Джованни Россо.

Пока толпа надвигалась, снова затянув свою издевательскую песнь, Россо присел на корточки и перерезал веревку, стягивающую запястья Паскуале. Боль пронзила его пальцы. Кожа на всех суставах была содрана, и боль усилилась, когда он принялся сгибать и разгибать руки, опасаясь, не сломаны ли кости.

Кости были целы.

Россо повел его сквозь плотные ряды волнующегося народа Паскуале как-то целый день наблюдал в Сардинии, как обезумевшие люди бродили взад и вперед среди скал и ободранных туш лошадей и мулов. Теперь он видел перед собой лица, выражавшие то же самое: от всепоглощающий ярости до пускающего слюни идиотизма. От горящих лавок мясников с обеих сторон пыхало жаром. От запаха горелого мяса мутило. Над корчившимися телами дрожал свет, ярко-красный, багровый, золотой. В нос заползали запах пота и вонь дыма, трещало горящее дерево. Когда где-то грохнула пушка, почти все попадали на колени, затем медленно поднялись и снова двинулись вперед.