Карина Порше пообещала прищучить их обеих, если толстуха не заткнётся.

Пророк говорил апостолам о том времени, когда он осознал себя реинкарнацией Иисуса Христа. Внезапно, он прервался и замолчал. Апостолы напряглись. Пророк закрыл глаза, пошарил рукой в пустоте в поиске опоры.

Толстяк и Худосочный подстраховали его. Пророк резко открыл глаза и обвел взглядом испуганных апостолов.

— Он говорил со мной.

Апостолы ахнули.

— Что он сказал? — взмолилась Карина Порше.

— Он сомневается. Сомневается в нас. Говорит, что мы привели демонов с собой. Их мысли черные.

— Что же нам делать? — проговорила мать мальчишки, застреленного Артуром.

Толстяк повторил за ней.

— Отец сказал мне, что делать. Демонов нужно проучить. Вы должны доказать, что достойны стать святыми воинами.

Толстяк и Худосочный ждали приказа.

— Тот, кто посмел поставить себя наравне с господом должен умереть. Навухудоносер.

Мужчины схватили Воронского и приволокли к Пророку. Последние минуты он то и дело плакал в тишине, забившись к иллюминатору.

— Мак! Мак! Помоги!

Его поставили на колени лицом к демонам. Пророк подозвал Макара.

— Докажи, что способен войти со мной в рай.

Воронской метался из стороны в сторону, его глаза искали хоть толику помощи среди демонов по несчастью.

Макар упер ствол к затылку Воронского.

— Мак, я дам тебе десять миллионов, сразу по прилету. Клянусь. Проси, что хочешь.

Пророк положил руки на плечи Макара.

— Демон соблазняет тебя, чтобы сбить со святого пути.

— Не слушай его Мак. Ты же знаешь меня. Прошу тебя. Мак. Умоляю.

Воронской рыдал. Толстяк и Худосочный держали его с обеих сторон, не давая упасть на пол, куда его клонило горе.

— Твои сослуживцы ждут тебя и станут опорой в праведной войне. Святой Девмонт встретит тебя, как кровного брата и ты станешь воином под его мудрым командованием.

Макар выстрелил. Окровавленная пуля прошла сквозь череп и пробила пол. И не было никаких вздохов и криков, удивлений и слез. Каждый молчал и ждал своей участи.

Что лучше разбиться с высоты или получить мгновенную пулю? Может Воронскому все же повезло.

Запахло порохом.

— Ты доказал, — сказал Пророк.

Тело Воронского отнесли в хвост и бросили рядом с Костоправовым. Врач даже не пытался отползти, кровь из затылка депутата стекала по его одежде.

— Последние мгновения отделяют нас от участи быть избранными самим господом. Да возрадуйтесь апостолы мои. Ваши земные мучения окончены. Возьмитесь за руки.

Апостолы взяли друг друга за руки, одни стояли в проходе, другие у сидений или ютились сверху. Они сомкнули круг.

— Узрите новую пресвятую троицу. Я, вы и господь. Я останусь до конца на этой грешной земле, чтобы проводить каждого из вас. Вы мои браться и сестры, а я ваш Пророк.

— Да славиться Пророк, — хором повторили апостолы.

— Час сорок. Насколько еще хватит горючего, не знаю, — сказал Артур.

Здравый смысл подсказывал, что разумных вариантов выжить, просто не осталось. У него нет союзников, нет оружия и сил. Он абсолютно беспомощен. И хватит уже нести ответственность за жизнь других. Почему он должен умирать равной смертью, но с тяжелым бременем в душе?

— Все кончено.

Наталья молчанием согласилась с ним.

— Я соврала тебе, — она говорила тихо, чтобы не слышал Иван. — Я сказала, что у меня никто не умирал в жизни. Это не правда.

— Если не хочешь, можешь не говорить.

— Хочу. Два года назад мой муж попал в аварию. Он превысил скорость, машина перевернулась. Наш сын погиб.

— Ты винишь себя?

— Причина смерти — асфиксия. Ремень перетянул ему шею. Я так заботилась о его безопасности, что не перекинула ремень на спинку детского сидения. Он задохнулся.

— Ты не виновата, ты не могла знать, что так случиться, — Артур взял ее за руку.

— Да, — сухо согласилась она. — Не могла.

Наталья поправила волосы Ивану.

— Они так похожи. Мне иногда кажется, что я вижу в нем Артемку.

— Просто ты очень любила его.

Она кивнула.

— Полгода после смерти сына я не выходила из квартиры. Даже не знаю, как выжила. Муж ушел. На мне осталась больная мать. Уже позже я арендовала на первом этаже небольшой офис и принимала пациентов. Не выходила даже в магазин. Так продолжалось полтора года. А две недели назад, что-то переключилось в голове, и я решила сломать все и уехать в автобусный тур по Европе. С детства я грезила о Париже. Я думала, все получится, резкая встряска вернет меня к жизни. А когда такси отъехала от дома у меня началась паника. В аэропорту я просто задыхалась от страха. Словно я кричала из забытого глубокого колодца, и никто не слышал меня.

— Жаль, что мы не встретились при других обстоятельствах.

Он поцеловал ее. И не было больше ни самолета, ни апостолов, ни крови, ни трупов, ни страха, ни боли. Только ее сладкие губы и аромат бархатистой кожи.

Она плакала, Артур обнял ее и положил голову поверх.

Тем временем апостолы радовались скорой кончине. Пророк объявил, что одной жертвы недостаточно. Демоны все еще сильны и замышляют против них злость.

Катариной до последнего момента пыталась заботиться о пассажирах. Даже сейчас, когда любое движение могло стать для нее приговором, она пыталась передать женщине с дочкой позади себя бутылку с водой.

Самолет тряхнуло в турбулентном потоке и никто даже не обратил внимание. Все пассажиры приготовились к смерти как к неизбежному концу.

* * *

Из задней кухни донеслись звуки скрежета, подобно шуршанию голодной крысы, только крыса та должно быть гигантских размеров. Затем, начался стук, хруст ломающегося пластика, стойкая вибрации по полу.

Апостолы остановили молитву. Худосочный пошел проверить. Когда он достиг лежащего на полу Костоправа в проеме кухни появилась горилла Вильям.

Животное опиралась на руки толщиной с человека, обросшие длинной вычесанной шерстью. С широченными плечами она едва помещалась в проходе. Шакальным взглядом горилла смотрела перед собой исподлобья, пазухи носа то расширялись, то сжимались.

Худосочный не успел даже сделать шаг в сторону, горилла громогласно зарычала и бросилась напролом, переставляя руки перед собой. Она ударила противника наотмашь в грудь. Скрюченный, как сломанная спичка, он безжизненным манекеном отлетел к иллюминатору.

Костоправову удалось откатиться и прижаться к краю коридора. Горилла наступила ему на грудь.