– Что случилось с поляком? – спрашиваю я.

– Мне пришлось уволить его. У меня не было выбора. Я найду его и попытаюсь сгладить все, дам ему хорошее рекомендательное письмо и увольнительные. – Судя по голосу, у герра Нойхоффа неспокойно на душе.

– Увольнение работника со скандалом… Это может быть опасным для нас, – говорит Петр. Я вижу, он беспокоится о том, чтобы сохранить тайну моей личности. Что, если Милош скажет кому-то или пойдет в полицию? Когда Петр смотрит на меня, я ловлю что-то большее в его глазах. Обеспокоенность и, возможно, что-то большее. Я вспоминаю, что Ноа говорила о его чувствах ко мне. Быть может, она права. Я снова отгоняю эту мысль в сторону.

– Есть и другие опасности, – возражает герр Нойхофф, намекая на номер Петра.

Петр не отвечает, но уходит, у него тяжелая походка. Я думаю, пойдет ли за ним герр Нойхофф? Однако он кивает в сторону поезда, попросив меня следовать за ним.

– Мне нужно поговорить с тобой.

Он останавливается в дверном проеме, чувствуя себя неловко в женском вагоне, хотя здесь никого и нет.

Герр Нойхофф кашляет, его лицо краснеет. Он достает платок из кармана и подносит ко рту, когда он убирает платок, на нем видны розовые пятна.

– Вы болеете? – спрашиваю я.

– Проблемы с сердцем, – хрипит он.

Я встревожена. За все эти годы, которые я его знаю, я никогда не слышала об этих проблемах.

– Это серьезно?

– Нет, нет, – отвечает он, махнув рукой. – Но я ловлю все простуды, какие только бывают. И влажность все только усугубляет. Как я уже говорил про работника Милоша… Если я предложу ему увольнительные, пойдут слухи, и все станут просить денег. Но если он пойдет в полицию… Что ты думаешь?

Я задумываюсь. Я могу рассказать ему о том, чему учил меня папа. Однако я гостья здесь, до сих пор. Это не мой цирк, это другое время и место. Я начинаю осторожно:

– Это трудное решение. Все так изменилось.

– Я хотел поговорить с тобой о другом, – говорит он, резко меняя тему, и я понимаю, что Милош не является истинной причиной, по которой он вызвал меня на разговор. – Астрид, – начинает он, используя тот мягкий тон, который он использует, когда хочет сообщить плохие новости. Я думаю о том, что он подтвердит, что случилось с моей семьей, ту ужасную правду, которую я в глубине души уже знаю. – Ты ведь понимаешь, что цирк сейчас находится в очень сложном положении.

– Я знаю, – отвечаю я. – Я не знаю, что мне сделать, чтобы помочь.

– Во-первых, ты должна поговорить с Петром о его выступлении.

Ну, вот опять. Мое беспокойство сменяется раздражением.

– Мы ведь об этом уже говорили. Я же сказала – я не могу сделать так, чтобы он перестал быть тем, кто он есть.

– Если ты как следует объяснишь ему, какую опасную ситуацию он создает, – напирает он, – если ему нужно будет выбирать между твоим благополучием и своим выступлением…

– Он выберет меня, – твердо говорю я, вкладывая в свой голос больше уверенности, чем я чувствую на самом деле. После того, что случилось с Эрихом, я не могу быть уверена ни в чем. – Но я не хочу, чтобы он выбирал.

– Ты должна, – настаивает он. – После того выступления, когда тебя видел немец…

Он знает. У меня внутри все похолодело.

– Как вы узнали об этом? Вам сказала Ноа? – Конечно, это она. Я никому больше не говорила.

– Астрид, это не важно. – По его лицу скользнуло выражение, подтвердившее мои подозрения. – Сейчас важно то, что цирк находится под более пристальным надзором, чем мы можем себе это позволить. Сегодня утром ко мне приходил инспектор. – Я каменею. Инспекция, да еще и в воскресенье. Они ищут меня? – Они грозятся отправить нас обратно, – добавляет он.

– В Германию? – Все мое тело напрягается.

– Возможно. Или в Эльзас и Лотарингию.

Пограничный регион, который веками переходил от Германии к Франции и обратно, был быстро захвачен в начале войны. Эльзас или Германия – разницы никакой.

– Они правда сделают это, мы же только выехали? – спрашиваю я, зная ответ заранее.

Герр Нойхофф снова кашляет и чешет живот.

– Они пытались сделать так, чтобы мы вообще не поехали в тур в этом году.

– Правда? Я не знала. – Он так много умалчивает.

– Знаю, возвращаться – это не лучший вариант в твоей ситуации, – добавляет он. На секунду я задумываюсь, не угрожает ли он мне. Но его голос не выражает никаких эмоций, он просто констатирует факт. – Теперь ты, надеюсь, понимаешь, почему мне нужно остановить Петра.

Он продолжает:

– Я просил их об отсрочке, объяснял, что даты тура уже установлены и отмена будет сильным ударом по бизнесу. Но, как ты понимаешь, Рейху нет дела до бизнеса.

– Да, – соглашаюсь я. Если нас нужно будет наказать за то, что мы переступили черту, они не преминут это сделать.

Меня узнали, и герр Нойхофф знает об этом. На меня вдруг обрушилось осознание, какое это безрассудство: как я могла думать, что смогу скрываться в таком большом и публичном месте, как цирк.

– Я должна уйти, – медленно говорю я. Глаза герра Нойхоффа расширяются. – Уйти из цирка. Я и так подвергла его слишком большой опасности.

Я не имею ни малейшего понятия, куда мне идти. Но однажды я уже уходила, смогу и снова.

– Нет, я вовсе не это имел в виду, – торопливо возражает он.

– Но если мое присутствие подвергает нас опасности, я должна уйти, – настаиваю я.

– Не говори ерунды. Цирк без тебя не справится. Он без тебя не справится. – Герр Нойхофф кивает в сторону двора, где Петр вернулся к репетиции. Я думаю, правда ли это так, то, что он говорит. Затем я смотрю на Тео. Я нужна ему, и я нужна Ноа. – Ты останешься. Это твой дом. – Он кашляет, один раз, потом еще. – Если мы сможем переждать этот сезон здесь, во Франции.

– Понимаю. Я поговорю с Петром, – обещаю я.

– С этого надо начать, – говорит он, с его лица не сходит обеспокоенное выражение. – Но боюсь, этого мало.

– Не понимаю. Что еще я могу сделать?

– Понимаешь, статус-кво[29] – нам в помощь, и мы должны делать все, чтобы сохранить его. Цирк должен продолжать работу во что бы то ни стало. Поэтому мне и придется сделать это, – говорит он. Я, недоумевая, наклоняю голову. – Учитывая, что тот немец видел тебя… – Он делает глубокий вдох. – Мне не остается ничего другого, кроме как отстранить тебя от выступлений.

Я тороплюсь к стоянке цирка, не оглядываясь на Люка, даже когда дохожу до леса, в котором меня уже не видно. На середине пути через лес я вдруг осознаю, что бегу. Замедляюсь, чтобы выровнять дыхание. Эта встреча была странной, и то, как Люк смотрел на меня, доставило мне ощутимый дискомфорт. Вместе с тем, это меня и воодушевило, я не ожидала, что снова почувствую искру. Представляю, как я расскажу об этом Астрид, откроюсь ей, как сестре, которой у меня никогда не было.