нему даровитых послов. Их привели в Академию, где Ксенократ принял их, по обычаю крайне скромно, предложив совсем маленькие порции. На следующий день они спросили, кому заплатить за угощение. «Что? — удивился он. — Вы еще не поняли из вчерашнего обеда, что я не нуждаюсь в деньгах?» Вот так царь пытался купить дружбу философа, а философ не пожелал продать ее царю.[302]

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

Ксенократ из Халкедона

Бюст

Антик

Глиптотека, Мюнхен, Германия

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

Внешний пример 4

Александр заслужил прозвище Непобедимый, но не сумел победить киника Диогена. Как-то раз он подошел к нему, греющемуся на солнце, и спросил, что бы он хотел для себя. А тот, человек ничтожного рода, сидел на приступке и с твердой решимостью ответил: «О прочих делах потом, а пока не стой-ка ты между мной и солнцем». В этих словах заключался, видимо, такой смысл: Александр пытается смирить Диогена богатством — скорее он победит Дария оружием.

Тот же Диоген в Сиракузах как-то мыл овощи, и Аристипп ему сказал: «Поклонился бы ты Дионисию, и но пришлось бы тебе это есть». «Напротив, — ответил тот, — если бы ты это ел, не пришлось бы тебе кланяться Дионисию».[303]

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

О бедности

⠀⠀ ⠀⠀

4. Предисловие. Дети — лучшее украшение матроны, и находим мы этому свидетельство у Помпония Руфа в его книге разных историй. Корнелия, мать Гракхов, принимала у себя в доме в качестве гостьи матрону из Кампании, которая показала ей свои украшения, самые прекрасные на то время. Та заняла ее разговором, пока дети не вернулись из школы, а потом сказала: «А вот мои украшения». Конечно, автор имел в виду человека, который ни к чему не стремится, а не того, кто владеет всем, поскольку владение вещами имеет обыкновение заканчиваться плачевно, тогда как наличие доброго разума не влечет за собой наказания со стороны недружественной Фортуны. В таком случае, что важнее: богатство как первое основание счастья или бедность как последняя доля несчастья? Веселый облик одного преисполнен внутренней горечи, тяжелый вид другого подкреплен твердыми и несомненными благами. Лучше показать это на людях, чем на словах.

4.1. Когда власть царей пала по причине чрезмерной гордыни Тарквиния, консулами стали Валерий Публикола и Юний Брут. Валерий потом три раза избирался консулом к величайшему счастью римского народа и расширил славу своего образа многочисленными и великими деяниями. Однако наследие досталось ему столь незначительное, что не покрыло даже расходы на похороны, поэтому он был погребен за общественный счет. И нет нужды в дальнейшем обсуждении бедности такого мужа: всем он владел при жизни, а по смерти недостало ему погребальных носилок и костра.[304]

4.2. А теперь давайте подумаем, насколько великим человеком был Менений Агриппа, которого сенат и плебс выбрали для установления между ними мира. Именно ему подобало стать судьей общественного благосостояния. А ведь если бы народ не собрал по секстанту[305] с человека, ему не хватило бы на похороны, достойные его чести. Но община, разделенная гибельным раздором, предпочла вверить себя рукам Агриппы, когда убедилась, что они хоть и бедны, зато чисты. Пока он был жив, ему нечем было подкрепить свой ценз, а после смерти он стал самым знатным представителем римского согласия вплоть до наших дней.

4.3. Надо признаться, что Гай Фабриций и Квинт Эмилий Пап в свое время имели в домах и серебро. У обоих были жертвенные чаши и соляные амбары. А Фабриций считался более зажиточным, потому что предпочел пользоваться чашей из рога. Да и Пап оказался достойным: когда к нему все это перешло по наследству, он счел эти предметы принадлежностью богов, но не своими.[306]

4.4. Даже те богачи, которые от плуга пришли к консульству, они ведь не променяли почву Пупинии на удовольствия, проматывая с потом огромнейшие куски себе на утеху. Да нет, опасности, угрожающие республике, сделали из них полководцев, а по сути — почему бы не сказать прямо? — пахарей.

4.5. Те, кого сенат послал к Атилию, чтобы вручить ему власть над римским народом, застали его разбрасывающим семена. Но эти истертые сельским трудом руки укрепили республику и разбили многочисленные вражеские войска. Еще совсем недавно Атилий шел за упряжкой волов, а теперь держал поводья триумфальной колесницы. А все потому, что он не стыдился отложить, когда надо, жезл из слоновой кости и вернуться к плугу. Атилий в бедности не горевал и поэтому гораздо явственнее сумел доказать богатым, как важно стремление к твердой славе для общего блага.[307]

4.6. К той же крови и к тому же имени принадлежал Атилий Регул, во время Первой Пунической войны многочисленными победами подорвавший могущество Карфагена. Он узнал, что в ознаменование его успехов его власть продлена на следующий год. Тогда он отписал консулам, что управляющий его имением в семь югеров в Пупинии умер и что у наемных работников появилась возможность сбежать со всеми орудиями труда, и просил поскорее прислать ему преемника, чтобы поле не пришло в запустение и жена его с детьми имели бы пропитание. Узнав об этом от консулов, сенат постановил, чтобы земля его обрабатывалась, чтобы жена и дети были обеспечены пропитанием, а утраченные орудия труда заменены новыми за счет республики. Вот так расплатилась наша казна за доблесть Атилия, и потом всякий раз это будет становиться предметом гордости.[308]

4.7. Таким же примерно было поместье Луция Квинкция Цинцинната. Он владел семью югерами земли, но три из них отписал в казну в качестве уплаты пени за своего друга. Он уплатил также пеню за неявку в суд своего сына, и в суде же было вынесено решение не возвращать ему этот участок земли. Однако у него, обрабатывавшего теперь только четыре югера, сохранилось твердое достоинство отца семейства, да кроме того он еще и был удостоен диктатуры. А в наши дни, если кто владеет таким же участком, что был у Цинцинната, полагает, что живет в нужде.[309]

⠀⠀ ⠀⠀

Цинциннат, принимающий посланцев Сената

Александр Кабанель, 1843 г.

Холст, масло

Музей Фабра, Монпелье, Франция

⠀⠀ ⠀⠀

4.8. А вот семья Элиев — какое уж тут богатство! В одно и то же время жили шестнадцать Элиев, владевших небольшим домом, где