Розка, демонстративно топая, направилась к выходу. Петрищенко поглядела ей вслед, схватила Васю за рукав, протащила его мимо стола, где, позабыв о вязании, сидела с полуоткрытым ртом Катюша, и потащила к окну в коридоре. Угол окна был затянут паутиной, а дохлая муха на подоконнике, похоже, лежала здесь с весны.

– Вася, – сказала она свистящим шепотом, – это кого ты мне привел? Это что за этнографический раритет? Я перед Лещинским поручилась, а ты…

– Что вы как маленькая, Лена Сергеевна, – укоризненно прогудел Вася, – сильный мужик, я ж говорю, его в Киев… сам секретарь горкома… купе-люкс, все такое, тучи разгонять. Это ж хорошо, когда чистое небо…

– Ты мне, Вася, не заливай. Я тебе не Белкина. Мракобесие какое-то развели.

– О! – сказал Вася. – Кто бы говорил? А у нас что? Кафедра научного атеизма?

– У нас совершенно другое дело. Совершенно. Есть методика, есть система. Есть рекомендации, в конце концов. Потом, ты посмотри, во что он одет? Лапсердак какой-то!

Петрищенко потерла переносицу под очками.

– А тучи, Вася, это такие… это конденсат атмосферного пара. Влага. Образуется в воздухе при столкновении холодных и теплых воздушных потоков. Кажется.

– Так я не возражаю, – жизнерадостно сказал Вася, – а еще облака делятся на кучевые, перистые и слоистые… и грозовые. Типичный вид грозового облака…

– Вася!

– Катюша и то лучше вас понимает. Вон, сидит, уши горят. А я бы на вашем месте, Лена Сергеевна, за любую соломинку бы ухватился. Вы поговорите с ним. Поговорите, послушайте. А вечером, ну… Сходим с ним. Вместе сходим. Может, что и получится.

– Вася, это точно не самозванец?

– Какой самозванец, я ж говорю, я ему в семьдесят шестом практику сдавал. Это вы, Лена Сергеевна, с настоящими специалистами просто не работали еще. Вы бы поглядели, какой шикарный шаман Игарский порт обслуживал! Он без мухомора не приходил.

– Ладно, Вася. – Она отмахнулась, поскольку граница между правдой и ложью в Васиных рассуждениях была устроена как-то особенно ловко. – Иди, разберись там с Белкиной. Только ее сегодня не хватало. Посади эту Розу… то есть…

– Ну я понял, Лена Сергеевна. Не расстраивайтесь так. Вон, Катюша сидит, щеки горят. Чует, кошка! Ух, чует, зараза.

– По-моему, они, Вася, два сапога пара.

– Вот и нет, Лена Сергеевна, не по ней кусок. Кстати, знаете, кто рентген изобрел? – добавил он, уже выходя и оборачиваясь, но тут от удовольствия даже остановился и прихлопнул себя по бокам. – Иван Грозный. Официально зафиксировано в летописях. Он боярам своим сказал – я вас, сучар, насквозь вижу, во-от…

– Хватит, Вася, я этот анекдот в пятом классе слышала.

Катюша стояла в дверях, красная, как малина, сложив губки бантиком и склонив голову набок, отчего она еще больше напоминала куклу.

Петрищенко, в детстве кукол не любившая, неприязненно поежилась, но, сдержавшись, сказала:

– Что же ты, Катюша, гостю конфет своих не предложила?

– Вы, Елена Сергеевна, человек с высшим образованием, кандидат наук, – сказала Катюша, пылая, – а проявляете несознательность, мракобесие развели. Оттого и бдительность утратили.

– Что за ерунда, какое мракобесие? – возмутилась Петрищенко, пять минут назад обвинявшая в мракобесии Васю.

– У нас серьезная работа. Ответственная. А тут неизвестно кто. Чуждый элемент, пережиток.

– Здесь я решаю, Катюша, – сухо сказала Петрищенко, – кто пережиток, а кто – нет. А не нравится, сходи к Лещинскому. Сходи, поговори. Тебе не в первый раз.

– Вот вы гордая, Елена Сергеевна, – с осуждением сказала Катюша. – Нет, чтобы попросить. Я бы все для вас…

– Упаси боже.

– А я-то этому вашему Маркину… Для вас же старалась, Елена Сергеевна.

– Я-то тут при чем? – отмахнулась Петрищенко, а что-то внутри у нее кисленько подтвердило: при чем, при чем.

– А кто, как не вы, ко мне его отправили? И я пошла навстречу, забесплатно все сделала. Потому что хорошего хочу. Мы ему навстречу, и он нам – навстречу. Климат в коллективе должен быть. Тогда и работа спорится. А если плохой климат, то упущения. Я же понимаю, Елена Сергеевна, голубушка, вы ж не нарочно, просто по халатности, ну, так все люди, у вас голова не тем занята, вы женщина одинокая.

Если она сейчас не заткнется, с отчетливой ясностью подумала Петрищенко, я ее убью.

Катюша с удовольствием наблюдала за ней. Румянец у нее на щеках стал совсем круглый.

– Тебе что, нечем заняться, Катя? – спросила она спокойно. – Так иди домой. А мой моральный облик завтра обсудим, договорились?

– Вот вы зря, Елена Сергеевна, – сказала Катюша, но убралась с дороги и, переваливаясь с боку на бок, как утка, пошла к холодильнику, где лежали у нее какие-то пищевые свертки и пакетики. – Вася, любимчик ваш, вон какого маху дал, на весь город уже слух пошел, а вы даже и…

– Катюша, я сказала, все! – сквозь зубы выдавила Петрищенко и позорно ретировалась в кабинет. Мальфар сидел все там же, за ее столом, на ее месте.

«Кто сидел на моем большом стуле?» – уныло подумала Петрищенко, но ничего не сказала, а села на «гостевой», напротив.

– Вы бы себе чаю налили, – дружелюбно сказал мальфар.

– Спасибо, – сердито сказала Петрищенко, – я уж как-нибудь сама разберусь.

– Ну, я так думал, посидим, поговорим… Это даже хорошо, что больше никого нет.

– Вася скоро придет, – сказала она. – Стефан… Михайлович, да? Он с Белкиной разберется, «Бугульму» отработает и придет. Ну, девочка эта, которая заявление принесла, он ее гоняет вроде, этот наш… подопечный.

Как и все работающие с тонкими материями, она инстинктивно избегала точных имен.

– Ей велели дома сидеть, а она пришла..

– Да, – мальфар поставил пустую чашку кверху донышком на блюдце и теперь с интересом рассматривал клеймо Дулевского фарфорового завода, – Вася мне говорил. Да, девочка. Ничего так. Жалко, хорошая девочка.

– Почему – жалко? – удивилась Петрищенко.

Мальфар промолчал.

– Может, вы пообедать хотите? – сказала наконец Петрищенко, не выдержав молчания. – Устроиться? Я вам покажу, где столовая. А потом…

– Елена Сергеевна, – мальфар прислушался, даже, вытянув шею, выглянул из-за стола в приоткрытую дверь. – Кто-нибудь может желать вам зла?

* * *

– Хм… – сказал Вася, разворачивая листок и с интересом вглядываясь в Розкин почерк. Он присел на крыльцо, неторопливо вытряхнул из пачки папиросу, положил листок с заявлением на колени и, прищурившись, поглядел на Розку снизу вверх. Розка осталась стоять; крыльцо было мокрым, а пальто жалко.

– Так. В чем, Розалия, проблемы?