— Адольф не верит в Очень Большую Рыбу.

— А ты?

— Я верю.

Обиженная на меня и на весь свет Кассандра забралась на олимп, поэтому я отправляю себя к себе. В номере я первым делом запираю дверь на ключ, потом устраиваю баррикаду из стульев и, наконец, складирую под кровать четвёртую канистру с водой. Ну вот, сорок литров первоклассной чудотворной воды готовы к употреблению. Марина будет довольна. Только подумал о своей любимой супруге, как она тут как тут. Звонит.

— Халло!

— Халло, родной! Как ты там?

— С чувством глубокого удовлетворения пересчитываю полные канистры.

Марина довольна:

— О’кей! Послушай, дорогой. Я сегодня была у Половинкиной. Она интересуется, как ты себя чувствуешь.

Я перечисляю свои дефекты:

— Передай ей, золотко, что онемение верхней губы у меня почти прошло, равновесие продолжаю терять при каждом удобном случае, чай всё так же противен и я по-прежнему забываю слово «абрикос». Другого ущерба здоровью не припоминаю.

— А таблетки пьёшь?

— Пью.

— Честное слово?

— Честное-пречестное!

Мне стыдно, но ведь в Лурде не одна лже-Кассандра врёт, как дышит.

— Тогда до завтра, мой хороший? Чюсс!

— Чюсс!

Смотрю на замолчавший мобильник. Сердце болезненно сжимается от одиночества. Маринка! Мариночка! Где ты? Мне так тебя не хватает! Моралисты могут спросить: «А как же милая маленькая Кассандра?» А что Кассандра? Пока совершенно непонятно, зачем девочке-эльфу понадобился возрастной малоизвестный писатель, занимающий неопределённое место в круговороте жизни. Кассандра не заменяет мне Марину. Каждая планета движется по своей определённой траектории. Разве планета Кассандра способна заменить собой планету Марина? Ведь нет? А я просто точка их пересечения.

Укладываю себя на диван. Я опять обессилел. Невероятно устал от чужих людей вокруг, тайн, кошмаров и неизвестности. Уже в полудрёме постановляю на сегодняшний обед не посягать. Я с детства испытываю отвращение к цветной капусте. И не нужно меня убеждать, что это безумно вкусно. Как, наверное, сказал бы капитан Камбрэ: «Плавали, знаем!»

Крепко сплю. Мне снится Анибаль, дико скачущий при луне с огромным сачком в руках. В сачке перекатывается отвратительного вида Очень Большая Рыба. У этой твари тусклая чешуя цвета горчицы и почему-то лицо Гутентага, хотя я ни разу не видел лица пропавшего детектива. Ну и ладно. Зато я видел Мону Лизу.

Вздрагиваю всем телом и открываю глаза. В номере стоит полумрак. За розовыми гардинами синий вечер мокнет в косых струях дождя. Слышно визгливое лаянье Стичи. Машинально постукиваю пальцами по дивану. На моём тайном языке это означает: «А ну, лежебока, быстро приходи в сознание! Пора на ужин. Баланс нарушать нельзя. Такое правило».

К ужину Луиза подаёт суп, эскалоп с картошкой и на десерт печёные яблоки. Плюс аперитив с дижестивом. Вот это, я понимаю, пища! Это вам не бесцветная цветная капуста. В столовой теперь гораздо тише. Де Миньоны уехали в свою Барселону, телевизор выключен, дон Пидро и понурый Пападопулосов постоянно молчат, а одна мама Буэно не в состоянии производить такое же количество шума, сколько два бельгийских байкера и телеящик.

Кассандра обслуживает постояльцев с каменным личиком. За весь ужин ни одной лучезарной улыбки, ни одного доброго слова и ни малейшей реакции на меня. Я тоже не обращаю на неё внимания. Тем больше моё удивление, когда, собираясь поздно ночью ложиться спать, вдруг слышу тихий стук в дверь.

— Кто там?

— Кассандра.

Открываю. За дверью стоит, обхватив себя руками, девочка-эльф.

— Можно к тебе? Я боюсь ночевать одна.

Молча впускаю неожиданную гостью. Пока я вожусь с баррикадой, Кассандра проворно раздевается и ложится в мою постель. Я выключаю свет, занимаю собой место на диване. Кассандра с удивлением спрашивает:

— Что за театр, милый? Ты на меня обиделся? Не будь занудой, иди сюда.

Неохотно отвечаю:

— Прости, но я чувствую, что не должен так поступать с тобой. Я устаревший экземпляр любовника. Всё это неправильно, нечестно. Как-то гадко!

Кассандра ехидничает:

— А раньше тебя всё это не останавливало, мой герой.

— Тогда я был чересчур взволнован.

Кассандра ждёт несколько мгновений, но в тёмной комнате ничего не меняется. Тогда она желчно бросает: «Вы даже сами не знаете, какой вы дурак, мсье Вадим!» — резко отворачивается к стенке и с головой накрывается моим одеялом.

Я что? Правда, такой дурак?

— Вставайте, мсье Вадим!

Чей-то голос настойчиво вторгается из Яви в моё забытьё. Впрочем, если к нему не прислушиваться, то он почти не мешает.

— Вставайте, мсье Вадим!

Голос становится громче. Какой же он неприятный! А может, это Марина? Нет, у Марины голос не такой противный, значит можно спокойно оставаться в Нави.

— Ну что за человек! Вставай, мой герой!

Чьи-то ледяные пальцы трясут меня за плечо. Вот это уже перебор! Я рывком сажаю себя на диване.

— Наконец-то, очухался! — недовольно произносит Кассандра. Девочка-эльф стоит рядом. На меня укоризненно глядят её большие, невозможно голубые глаза.

— Что случилось, малышка?

— Ничего не случилось. Просто ночь прошла, солнце уже давно встало, через час завтрак, а ты, мой герой, сопишь, как слон с сопливым хоботом. Закрой за мной дверь, я пойду на кухню, помогать Луизе.

В полусне поднимаю себя с дивана, выпускаю Кассандру в коридор, запираю дверь на ключ, заново складываю баррикаду. Хлопотно, конечно, но бережёного бог бережёт. Потом, с горем пополам приведя себя в порядок в ванной комнате, без всякой охоты ковыляю на первый этаж. В столовой сонно приветствую испано-венгерскую чету и одинокого болгарина:

— Бонжур! (Надо бы бон матэн, но я же ещё сплю.)

— Буэнос диас[12]! Доброе утро!

После завтрака, состоящего из круассанов с апельсиновым вареньем, кофе, болгарской грусти, испанского молчания и оглушительных высказываний мамы Буэно (сокровище то, сокровище сё…), я окончательно просыпаюсь, бодро заново пересчитываю скрипящие ступеньки, вытаскиваю из-под кровати очередную пустую канистру и в обществе своей златовласой поводырихи в тёмных очках двигаю себя к санктуарию. Мои соседи по «Галльскому петуху» отправятся в святилище позже. Между прочим, я заметил, что дон Пидро не сводил глаз с Кассандры. Красавчик призывно шевелил ушами, когда она смотрела на него, и прямо раздевал девчушку взглядом, пока мама Буэно была занята круассанами и болтовнёй. Распутный подкаблучник! Я ревную?