Вот так, напевая свою любимую песню, Фуенсанта закончила уборку. Этого момента как раз дожидалась Долорс. Нацепив маску полного безразличия, она решительно подошла к столовой, распахнула дверь и направилась за какой-то вещью, которая якобы ей срочно понадобилась. Да что же вы делаете? — вскинулась Фуенсанта, я же только что пол помыла. Долорс посмотрела себе под ноги: ой, надо же, а я и не заметила, но я ведь говорила тебе, что мне тут кое-что может понадобиться. Фуенсанта ничего не сказала — ага, ты проиграла, рассмеялась про себя Долорс и повернулась, чтобы выйти из столовой, примериваясь пройти там, где еще не натоптала, но тут эльф-проказник Пак толкнул ее под локоть, она поскользнулась, потеряла равновесие, вскрикнула и под вопль Фуенсанты: «Осторожно, сеньора!» — крепко приложилась задом об пол.

Да, такие вещи происходят по велению судьбы. Приехала «скорая» и под вой сирены повезла их в больницу, надо ехать в Барселону, сказал врач, случай крайне сложный, такими вещами занимаются там. Эдуард умирал, Долорс рыдала и умоляла: спасите его, спасите, это я виновата. Врач дал ей таблетку: примите вот это и, пожалуйста, не вините себя, каждый может ошибиться. Мучаясь угрызениями совести, она уже была готова во всем признаться, но в последний момент решила, что не стоит и что лучше уж исповедаться священнику, хотя так до конца и не решила, верит в Бога или нет, но священники обязаны выслушивать все, что им доверяют, а главное, после того, как покаешься, отпускают грехи, ничего не требуя взамен. И обязаны хранить тайну исповеди.

Они доехали до больницы так быстро, что Долорс даже не успела осознать, что на дорогах нет пробок. Эдуард открыл глаза и произнес только: Долорс — а потом, прежде чем вновь впасть в забытье: почему меня привезли в реанимацию? Слава богу, ответила жена, слава богу. Так, бормоча слова благодарности, она провела два бесконечных часа, пока к ней не вышел врач, сказавший: сеньора, мы сделали все, что могли, но спасти его не удалось, я очень сожалею.

В тот день Долорс много плакала, поскольку была в совершенном отчаянии, а вечером пошла исповедаться, и священник даровал ей отпущение грехов, хотя, как ей показалось, пришел в ужас от услышанного.

И Долорс подумала: ну вот я и совершила идеальное преступление.

— Знаешь, кто ты такая? Просто шлюшка. И ничего больше.

Пресвятая Богородица, она почти ничего не слышала, Жофре говорил очень тихо, но затем повысил голос, и Долорс удалось разобрать вот это. Да он взволнован, даже взбешен.

— Я верил тебе, и вот чем ты мне отплатила… Нет, это не оправдание, ты знаешь, что я собирался развестись с женой и ждал только, когда тебе исполнится восемнадцать…

Раненое мужское самолюбие. Что за жалкий спектакль. Понятно, что теперь Моника и близко не подойдет к их дому, ее дружба с Сандрой окончена, и это сейчас, когда внучка так в этом нуждается. Эх, Сандра, Сандра. Через несколько дней ее кладут в больницу, она не в состоянии вернуться к нормальной жизни: по-прежнему отказывается от еды и все твердит, что жутко растолстела. Пьет понемногу то, что может заставить себя проглотить, — лимонный сок с сахаром или молоко, а потом идет в туалет и вызывает рвоту. Об этом знала одна Долорс — до того дня, пока не потянула Марти за рукав, когда внучка в очередной раз заперлась в туалете. Марти все понял — он всегда все понимает — и услышал все, что должен был услышать. Черт, только и сказал на это внук. Потом пошел к родителям и убедил их, что все очень и очень серьезно. Это было перед визитом к врачу.

Понятно, у врача Сандра отрицала, что вызывала у себя рвоту. Но, слава богу, врач оказался специалистом в области анорексии и прекрасно знал, с какими демонами в душе пациентки ему предстоит бороться.

Сандра бродила по дому как неприкаянная. Ее с большим трудом посадили под домашний арест, девочка говорит, что вполне здорова, что ничего с ней не случилось, просто она чуть-чуть растолстела. К счастью, она несовершеннолетняя, и родители имеют право уложить ее в больницу.

— Я тебе что, уже не нравлюсь или как? Или у него больше, чем у меня?

Разговор катился под откос, и, зная, на какие слова в подобных случаях способны мужчины, Долорс из своего угла невольно пожалела зятя. Вечно их беспокоит одна и та же проблема — у кого больше. А ее вот этот вопрос никогда не волновал — ни с Антони, ни тем более с Эдуардом. Но мужчины готовы устраивать между собой настоящие состязания. И воображают себе, что женщина предпочитает одного другому только из-за того, что у него и в самом деле больше. Ладно тебе, Долорс, хватит нападать на любимого зятя, будем справедливы, ведь Моника в этой истории тоже повела себя не слишком красиво, эта девочка далеко пойдет, если в семнадцать лет уже откалывает такие номера. Один другого стоит. Смейся, Долорс. Этот мир — мир ужимок и гримас.

Остановите этот мир, я хочу выйти, вдруг вспомнилось ей, кто же это сказал? Впрочем, не все ли равно, какому философу принадлежит эта фраза, если в итоге она пришла в голову ей, Долорс, до чего же было противно, что именно с ней произошла история, показанная в бесконечном множестве фильмов: тебя застукали с чужим мужем в самый разгар любовных утех, оба вы почти голые, а в дверях застыла обманутая жена с разинутым от удивления ртом: Антони, ты здесь? Я зашла за тобой, чтобы…

Она так и не сказала, зачем тогда пришла в магазин. Долорс с Антони ничего не слышали, потому что не ждали вторжения: любовники поняли, что Мария вошла в магазин, совершенно спокойно открыв дверь, которую они забыли запереть. Вот в прошлый раз, когда Мария заглянула к Антони по каким-то делам, она не смогла войти: он всегда запирал дверь изнутри. Всегда. И тогда, пока Антони шел открывать, Долорс спряталась, выждала, когда они уйдут, и преспокойно отправилась восвояси. Человеческий мозг, при всем своем совершенстве, иногда делает осечки, одну из которых Антони допустил как раз в тот день, когда следовало быть осторожными, в тот редкий день, когда Марии приспичило зайти за ним в магазин после закрытия. Говоря иначе, чему быть, того не миновать, и ничего ты с этим не поделаешь. И еще: все случается ради чего-то. Потому что эта непредвиденная случайность в один миг изменила жизнь сразу нескольких человек.

Милые мои, мысленно поучала Долорс девушек, влюбленных в чужого мужа, если вас когда-нибудь застанут in flagante,[8]первым делом прикройтесь: для жены вашего любовника нет ничего слаще, чем потом рассказывать подружкам, сколько у вас физических недостатков. Долорс не успела прикрыться, так что уже назавтра все соседки Марии знали, что ее муж связался с бабой, у которой отвисло все на свете. Слава богу, Долорс жила не в этом квартале — ей до дома надо было еще идти с полчаса, — и слава богу, что Барселона — большой современный (теоретически, конечно) город, в котором никому нет дела до того, как выглядит твоя грудь. Поначалу она, разумеется, понятия не имела, что обсуждают Мария с соседками, ей об этом какое-то время спустя возмущенно рассказал Антони. Долорс задело, конечно, что теперь все женщины из ближайших к магазину кварталов судачат, будто у нее под платьем пара сморщенных дынь, но потом она поняла, что реакция Марии совершенно естественна. И еще поняла, что бедняжка зациклилась на ее груди только потому, что самой-то ей в этом смысле нечем похвастаться. Ну просто нечем.