— Это ужасно! — воскликнула Хейвен. Из ее глаз потекли горячие, жгучие слезы. Казалось, та старая боль еще свежа.

— Да, но мы успели провести вместе хотя бы несколько драгоценных дней. А в той жизни, которая предшествовала этой встрече, ты была замужем, и твой муж…

— Замужем? — вмешалась Хейвен. — Почему же я не дождалась тебя? Как вообще мог быть кто-то другой?

— Попробую объяснить. Ты родилась, наделенная особыми дарами. Ты прекрасно рисуешь и шьешь, не так ли?

— Так, — кивнула Хейвен, гадая, что тут может быть общего.

Официант подошел к ним с меню. Йейн дождался момента, когда тот ушел, и продолжал:

— Эти таланты перешли из предыдущей жизни в нынешнюю. Они довольно редки, но не настолько редки, как тебе кажется. Вот почему Моцарт умел играть на фортепиано, едва расставшись с подгузниками. Вот почему в новостях то и дело мелькают сообщения о семилетних гениальных математиках.

У меня тоже есть талант. Я не пишу опер и не произвожу в уме сложные математические расчеты. Просто у меня удивительная память. Большинство людей забывает предыдущие жизни, а я почему-то никогда не утрачиваю воспоминания. Они всегда остаются со мной. Поэтому я всегда знаю, что должен разыскать тебя. Но порой ты меня не вспоминаешь, не помнишь. И не только я нахожу тебя неотразимой. На самом деле мне кажется, что я постоянно возвращаюсь именно поэтому.

Йейн умолк, сделал глоток вина. Хейвен растерянно спросила:

— Почему?

— Чтобы отгонять от тебя соперников.

— Ты шутишь!

— Может быть. Но ты уж мне поверь: теперь, когда я тебя нашел, я никому не позволю встать между нами.

Их колени соприкоснулись под столом. Хейвен была вынуждена сделать глоток вина, чтобы усмирить пожар, вспыхнувший в ее груди.

Напившись вина и наевшись спагетти, они отправились домой. По пути они то и дело останавливались в темных закоулках и в подворотнях и подолгу жадно целовались. А когда они вошли в квартиру, Йейн на руках отнес Хейвен наверх. Не отрывая губ от ее губ, он расстегнул платье и уложил ее на мягкие белые простыни, чуть колеблющиеся под ветром, залетавшим в спальню через открытые балконные двери. Теплая рука Йейна легла на обнаженный живот Хейвен.

— Я люблю тебя, — прошептал Йейн, и Хейвен показалось, что она сейчас умрет от блаженства.

Хейвен проснулась в одиночестве. Балконные двери были распахнуты. На площади еще было тихо. Хейвен повернула голову к открытой двери ванной комнаты, прислушалась — не доносятся ли звуки из гостиной. В квартире она была одна. Лежа в постели, она стала гадать, не приснились ли ей предыдущие дни. Все казалось слишком прекрасным, таким, о каком можно только мечтать. А раньше Хейвен никогда не везло.

Но вот ее взгляд упал на одежду, в которой она вчера вечером гуляла по Риму. Платье было переброшено через спинку стула. К Хейвен мгновенно вернулись все события прошедшей ночи. И она порадовалась тому, что ее сейчас никто не видит — так сильно она покраснела. Она сама не могла понять, что за чувства ей владеют — смущение, волнение, желание повторить то, что случилось ночью. Если то, что рассказал ей Йейн за ужином, было правдой, такое с ней происходило и прежде. Жаль, что она не помнила, как это было в других жизнях.

Она выскользнула из постели и стала рыться в чемодане в поисках подходящей одежды. Только она успела натянуть джинсы, как хлопнула входная дверь. Йейн прошел в кухню. На цыпочках прокравшись через гостиную, Хейвен подошла к кухонной двери как раз в тот момент, когда Йейн закрыл и запер на ключ дверцу одного из шкафчиков. Он выглядел небрежно-царственным в мятой белой рубашке, рукава которой он закатал до локтя. Хейвен вспомнила его мускулистую грудь и чуть не потеряла сознание.

— Доброе утро, — негромко проговорил Йейн и подошел к двум пакетам, которые он поставил на кухонный стол. — Рано ты встала. У нас не осталось еды, и я сходил на рынок. Чего бы ты хотела поесть? Я научился готовить потрясающий омлет.

— А что в шкафчике? — спросила Хейвен, постаравшись, чтобы голос прозвучал спокойно и легко.

— Там коробка, в которой я храню небольшую сумму в евро — для неожиданных поездок и прочих непредвиденных случаев. — Йейн взял Хейвен за руку и притянул к себе. — Ну, как ты?

Хейвен блаженно вздохнула. Йейн наклонился и поцеловал ее. Когда он был так близко, она не могла ясно соображать.

— Прекрасно, — ответила она.

— Вижу, — сказал он, рассмеялся и отпустил ее. — Ну, чем желаешь заняться сегодня? Есть в Риме что-нибудь такое, что ты мечтала увидеть?

— Как насчет Сикстинской капеллы? — спросила Хейвен, вытащив упаковку из шести яиц и кусок сыра из первого пакета. Это была первая из достопримечательностей Рима, какая пришла ей в голову.

— Я там ни разу не был, — признался Йейн. — Я не большой поклонник церквей.

— Отлично! Вот мы оба и побываем там впервые.

— Там будет полно народа, — предупредил Йейн.

— Ну, постоим немножко в очереди. Я не против, а ты?

— Меня не ожидание пугает, а туристы. Американскиетуристы.

Хейвен сделала большие глаза.

— Только не говори мне, что ты — из тех снобов, которые терпеть не могут других американцев!

— Я не имею ничего против американцев. Я против того, чтобы они нас с тобой фотографировали. Предпочитаю быть тише воды ниже травы, пока мы здесь.

— Знаешь, если мы собираемся быть вместе, то рано или поздно кто-нибудь нас обязательно щелкнет, и… — Хейвен запнулась. У нее мелькнула неприятная мысль. — Дело не в Джереми Джонсе, случайно? Тебя полиция не разыскивает?

Йейн нахмурился.

— Нет, я не прячусь от полиции, Хейвен. Я просто пытаюсь оберегать тебя.

— Не понимаю, что дурного мне могут сделать фотографы. — В принципе, она могла не настаивать на посещении Сикстинской капеллы, но ей было неприятно все время скрываться. — Ты мог бы просто надеть шляпу и темные очки. Мы не станем прятаться.

Она ясно дала Йейну понять, что этот спор ему не выиграть.

— Ладно, — не слишком охотно проговорил он. — Но позировать для толп туристов я отказываюсь.

— Ясное дело.

— А потом мы уйдем куда-нибудь подальше от самых злачных туристических мест.

— Договорились.

— И никто не будет жаловаться.

— Никто-никто, — заверила его Хейвен.

— И ты позволишь мне купить тебе что-нибудь красивое.

Хейвен снова сделала большие глаза и рассмеялась.

— Посмотрим.

— Ладно. А теперь ступай на балкон, садись и готовься к самому вкусному омлету в своей жизни.