— Ну, — сказал Трофимов, разливая по чашкам крепчайший кофе из термоса, — теперь перекусим — и в аэропорт.

— А чего так рано? — спросил я. Мы сидели в глубине полупустого теперь склада на каких-то мягких мешках и наслаждались отдыхом — впрочем, бортинженер и без того был бодр и весел. — Вылет же вроде завтра утром?

— А все это добро в самолет загружать Пушкин будет? Или ты думаешь, «Кит» настолько велик, что все пять фур просто въедут к нему в трюм и выедут оттуда уже в Колумбии?

Не знаю, что поразило меня больше — известие о том, что рабочий день еще далеко не закончен, или упоминание о конечной цели нашего путешествия.

— Так, значит, мы летим в Колумбию?

— Упс. — Петя приложил палец к губам. — Считай, что я тебе ничего не говорил.

То ли бригада грузчиков в аэропорту оказалась не такой строптивой, как на складе, то ли сам я уже стал понемногу разбираться в тонкостях этой работы, но, вопреки моим опасениям, погрузка «Кита» завершилась еще до десяти часов вечера. Под самый конец в аэропорт приехал Кэп в сопровождении штурмана Лучникова, мужчины невыразительной внешности с нездоровым желтым цветом лица и большими залысинами. Со мной он поздоровался подчеркнуто вежливо, но во взгляде его мутновато-серых глаз читалась плохо скрываемая неприязнь.

Кэп о чем-то перетолковал с экипажем, а потом поманил меня пальцем.

— Отойдем-ка, — сказал он. Мы медленно пошли по летному полю, прочь от грузного силуэта «Кита». Я ожидал, что Дементьев похвалит меня за то, как я организовал работу на складе, но ошибся.

— Что-то плохо стараемся, — сказал Кэп и замолчал.

Я недоуменно посмотрел на него. Дементьев сунул в рот длинную коричневую сигариллу, щелкнул зажигалкой и затянулся. Выпустил кольцо дыма.

— Не понял, Леонид Иванович.

— Чего непонятного? Занимаешься не своим делом. Твоя задача — обеспечить коммуникацию. Ты, выражаясь военным языком, офицер связи. А ты что делаешь? Грузчиками командуешь? Вот второй пилот жалуется, что у него возникли проблемы с диспетчером, а переводчика рядом не было, потому что он в это время грузил мешки в фуры. Это что за самодеятельность, Денис? Мы вроде не грузчика в Москве заказывали.

«Сука Пжзедомский», — подумал я зло.

— Леонид Иванович, — сказал я, — меня попросили взять на себя обязанности логистика, я не счел возможным отказаться. Если это неправильно…

— Неправильно, — перебил он меня, — перекладывать свою вину на других. Мало ли о чем тебя завтра попросят, что, все будешь делать? У тебя есть своя голова, и ты обязан ей соображать. Все понятно?

Я сосчитал про себя до десяти и, стараясь говорить медленно и спокойно, сказал:

— В таком случае я бы хотел уточнить порядок субординации.

Кэп выпустил новое дымное кольцо.

— Мои приказы и приказы второго пилота являются обязательными к выполнению. Просьбы остальных членов экипажа выполняются в той степени, в которой они имеют отношение к твоей непосредственной работе. То есть если радист попросит тебя перевести что-то по делу, ты обязан выполнить его просьбу. А если захочет, чтобы ты сопровождал его на улицу красных фонарей, смело посылай его на три веселые буквы. То же относится к штурману и бортинженеру. Вопросы?

— Почему нельзя было сказать сразу? — не выдержал я.

Кэп остановился. В темноте блеснул огонек его сигариллы.

— У тебя была возможность задать этот вопрос, парень. Вчера. Но ты предпочел пялиться на моего лобстера. Поэтому сегодня большую часть дня занимался не своим делом. На первый раз прощаю. Но если второй пилот или кто-либо из экипажа еще раз пожалуется на то, что ты забиваешь на свои прямые обязанности…

Он не договорил, но я понял его и так.

Понял я и кое-что еще. Экипаж «Кита» был вовсе не рад появлению нового переводчика.

За последние несколько дней меня слишком часто пытались убить. Поэтому моя реакция была, возможно, слишком поспешной, но довольно предсказуемой — я впился зубами в жесткую, пахнущую металлом ладонь, зажимавшую мне рот.

— Mierda[30], — шепотом выругался хорошо знакомый мне голос. — Яго, ради всего святого! Ты мне пол-ладони откусишь!

Уменьшительным именем «Яго» меня называли только родные. Этот знакомый грубый голос… этот запах железа, въевшийся в руку, не расстававшуюся с эфесом шпаги… быстро сопоставив в уме все эти детали, я разжал зубы и прошептал:

— Педро, братец, что ты здесь делаешь?

— Спасаю тебя, балда, — сердито отозвался мой брат, дуя на укушенную ладонь.

Я, кажется, упоминал уже, что Педро — мой старший брат, единственный из троих детей дона Мартина де Алькорон, имевший право на замок и наследственный титул. Разница в возрасте у нас была четыре года, но Педро всегда казался мне ужасно взрослым. С самого детства он готовил себя к карьере военного, без конца упражнялся во владении мечом и стрельбе из арбалета, а верхом ездил так, что даже наш суровый отец порой приходил в восхищение. К своим двадцати семи годам брат успел уже повоевать в Италии под знаменами прославленного гран-капитана Гонсало Фернандеса де Кордоба-и — Агилар и вернуться домой с мешочком золотых монет и шрамом через всю левую щеку.

Когда я несколько дней назад покинул наше родовое гнездо, направляясь к Лауре в Саламанку, Педро дома не было — он гостил в доме своего товарища по итальянской кампании Карлоса Сантильяны, на чью сестру последнее время заглядывался.

— Скорее, дон Летрадо, — прошептал лысый Хосе, подавая мне костыль. — Ваш брат — замечательный человек, настоящий кабальеро! Я бы хотел иметь такого брата, клянусь Мадонной!

«Интересно, чем Педро успел покорить их сердца?» — подумал я ревниво. Впрочем, ответ на этот вопрос не заставил себя ждать — Хосе гордо продемонстрировал мне зажатый между пальцами серебряный реал. Такие же монетки братец раздал и остальным моим сокамерникам.

— Не волнуйтесь, сеньор, — похожий на цыгана Гнида прижал руки к груди, — мы никому ничего не скажем! Никто не видел, как вы исчезли, все спали крепко, как сурки!

— А что с охраной? — поинтересовался я, поглядев на приоткрытую дверь. — Она тоже спит?

— Ты будешь смеяться, но это так, — ухмыльнулся Педро. — И что интересно, часовые спят совершенно бесплатно!

Я сердечно попрощался с заключенными, к которым, как ни удивительно, успел уже привязаться. Эль Торо напоследок так сжал меня в медвежьих объятиях, что у меня что-то хрустнуло в позвоночнике.

— Эх, сеньор! И я бы пошел с вами, если бы ваш брат позволил…

— Друг, — сказал Педро серьезно, — я ведь уже объяснял тебе: я могу вывести только одного человека. Часовые в коридоре спят, но охрана у ворот настороже и готова пустить в ход аркебузы.