Садко вздохнул, а Аля, почувствовавшая горечь друга, приобняла крылом, провела перьями по затылку.

– Арвелу жалко, – пробормотал капитан. – Так за отца-изверга волновалась. А выходит…

– Да кто знает? – попытался улыбнуться Витослав. – Глядишь, и поможет искренняя дочерняя любовь. Я в этих делах не шибко силен, ты же знаешь, у меня – свое ремесло. Другого боюсь – как бы очнувшиеся слуги бывшему хозяину мстить не вздумали. А за что мстить – есть, ведь сколько душ он загубил… Сам слыхал, даже наши вояки казни требовали, – обаянник отвернулся от моря, положил оба локтя на поручень, уперся спиной в борт. – Так что? Избавишься от искуса?

Садко с сомнением глянул на кошель.

– А если найдет кто? Почует-унюхает, как тот черный колдун, – да занырнет? Или морской люд отыщет?

Обаянник покачал головой:

– В глубине морской сила их растворится, станут они обычными безделушками, бесполезными и неопасными. Ежели морской люд их и найдет, то разве что на украшения пустит. Невелика дань, да сойдет…

«Оставь! Оставь себе! Сила, власть, слава, богатство – чего ни пожелаешь, все полу…»

Садко размахнулся и бросил кошель в волны.

– Теперь все будет хорошо, – раздался в голове голос алконоста.

* * *

Ночью, когда спала уже команда, пробрался Нума к своему тайнику с драгоценными камнями да оберегами и принялся перебирать их, пересыпать из ладони в ладонь. Горестно покачивал головой из стороны в сторону, недоверчиво улыбался… снова не мог понять Садко.

Подслушал он разговор капитана с Витославом, прячась на мачте, за парусом, и ушам своим не поверил. Такие редкие вещицы сами в руки пришли, такие красивые – и так просто отпустить их? В море бросить, чтоб утонули в песке донном? Нет, никак не мог такого ванара принять и осмыслить.

Полюбовался Нума на пару колечек, поглядел сквозь них в темноту… а потом подумал-подумал да и перепрятал сокровища свои понадежнее. Мало ли, что среди них таится.

Мало ли…

– Руку повыше, – велел Стоум.

Добрыня кивнул, позволяя мастеру приладить правый наруч-щиток, закрывавший сверху гибкую латную перчатку, которую богатырь уже успел надеть. От перчатки по всей длине руки и до самого наплечника тянулись толстые и прочные полосы из особой стали, соединенные у локтя скользящими и крутящимися в сгибе механизмами. Искусники из Железных гор, сотворившие сие хитромудрое диво, до сих пор казались воеводе прирожденными волшебниками, а не просто знающими людьми, до тонкостей искушенными в своем ремесле. Хотя любой мастер, который в работу сердце щедро вкладывает, – всегда немножко кудесник, не без того.

Приказ разгрузить повозку, изрядно задержавшую великоградское посольство в дороге, Добрыня отдал на последнем привале перед тем, как отряд пересек границу Алырского царства. Русичи свернули с тракта – и остановились у ручья, что вытекал из балки, густо заросшей полуоблетевшими желтыми кустами терна и дикой грушей. Позади осталось Бастыльное поле. Впереди, куда лежал по Южному тракту их путь, синела в молоке утреннего тумана кромка леса.

Два дня назад побратимы Добрыня Никитич с Василием Казимировичем, как и собирались, завернули на Вадмерскую заставу, оставив там сиротку Ладушку на попечение добрых знакомых. Попрощавшись, богатыри поскакали на восток и нагнали посольство недалеко от границы.

О том, чем закончилась охота на волколака, выследить которого они дали слово местным, воевода рассказал скупо: мол, обещание мы сдержали и с вражиной покончили. Вспоминать, сколько ошибок они с Василием наделали, распутывая эту темную и горькую историю, было совестно, и Добрыню аж зло брало на самого себя. Богатырь не собирался оправдывать свои промахи ни тем, что с волколаком они оба столкнулись впервые, ни тем, что заниматься колдовской нечистью – дело Охотников. Не могло успокоить совесть даже то, что от клыков и когтей оборотня никто больше не погибнет.

Да только поздно беречь вино, когда бочка пуста. Что было, то прошло, и впереди великоградцев ждал ворох других неотложных забот.

Дело, ради которого они ехали в Алыр, решать надо было по-умному, как следует подготовившись, лихой наскок победы не обещал. Потому и вез отряд с собой, кроме обычного походного снаряжения, поклажу, надежно укрытую от чужих глаз: богатырские чудо-доспехи. Захватил их Добрыня в столицу Алыра, славный город Бряхимов, по совету чародея Истислава. Придворный волшебник считал, что своенравному царю-богатырю Гопону Первому, с которым воеводе предстоит встретиться, не помешает вроде бы и невзначай показать русскую силу.

Добрыня Никитич согласился: мысль неплохая, пусть и кажется слегка ребяческой. О нынешнем алырском государе шла такая слава, что бряцание оружием вполне могло подействовать. Если Гопон, собравшийся воевать с соседним Баканским царством, упорно не понимает языка переговоров, вдруг да удастся сумасброда удивить и припугнуть? Ну а коли броня ему приглянется и захочет правитель Алыра заказать себе у мастеров Железных гор такую же, с ним ведь и поторговаться можно будет. Говорят, рубака Гопон знатный и хорошие доспехи да оружие любит до дрожи.

Сам Добрыня давно освоился с этой чудо-броней, хотя простой, привычный с юности зерцальный панцирь по-прежнему был ему роднее. Богатырь не сомневался: людей Гопона диковина должна впечатлить. Как впечатляет всех, кто видит ее впервые. А пока требовалось проверить, как она выдержала перевозку, как сидит на хозяине и не разболтались ли от тряски по колдобинам какие части.

– Внуша-ает, – тихо и восхищенно протянул Яромир Баламут, самый младший из витязей отряда.

Глаза молодого боярина, с восторгом глядевшего на то, как Стоум и трое его помощников-подмастерьев облачают Добрыню в диковинный доспех, аж сверкали. Почти все богатыри в отряде к виду своего воеводы в этой броне уже привыкли и хорошо знали, на что она способна. Но для Яромира, попавшего под начало к Добрыне совсем недавно, зрелище было в новинку.

– Подвигай рукой, воевода, всё ли как надо? – попросил мастер Стоум.

Доспехи были сработаны на западный лад: цельные, закрывающие всю верхнюю часть тела, с массивными наплечниками. На привычные русичам зерцала и пластинчатую или чешуйчатую броню они не походили совсем. Кираса и массивный стальной воротник для защиты шеи, который в латинских землях называют «горжетом», а на Руси – «стальным оплечьем», принимали на себя большую часть веса высоких наплечников. Толстые, скошенные наружу щитки, полукругом идущие по краям, надежно оберегали голову от любого бокового удара, но закрывали обзор справа и слева. На это неудобство Добрыня подосадовал, еще когда Железные мастера впервые показали Великому Князю броню, сработанную для его гридина. Услышав замечание, мастер Змёда хмыкнул и язвительно бросил: