И вот теперь господин декан грациозно, как всегда, спускался по ступеням лестницы церкви Святого Франциска под пристальным взглядом господина комиссара государственной полиции и наиболее достославных представителей общественных слоев, о которых шла речь тремя абзацами выше. Его сутана, колыхавшаяся слева направо, словно паруса трехмачтовой шхуны, наверняка издавала неслышное в гуле толпы характерное шелковое шуршание, неотвязно преследовавшее комиссара в далекие годы его детства. В глазах полицейского декан соборного капитула был великолепным подозреваемым.

Не было никого, кто умел бы столь же виртуозно, как дон Салустиано Трасос Кальво, анализировать и толковать библейскую символику, заключенную в скульптурных образах Врат Славы, или же масонскую, проявляющуюся в гораздо большей степени, чем библейская, на фасаде церкви Сан-Мартин-Гинарио, бессмертном творении Матео. Для многих это был, прежде всего, необыкновенно образованный человек. Во всяком случае, таким он, несомненно, был в глазах интеллектуалов. Но с другой стороны, помимо учености, декан обладал несомненной личностной харизмой, даром проповедника и физической статью, которые в совокупности внушали не просто восхищение, но и настоящий пиетет со стороны целого поколения его верных поклонниц, особое расположение которых проявлялось в том, что они всегда называли его не иначе как Мистер Клир.

Даже теперь, вступив в весьма преклонный возраст, фанатки дона Салустиано по-прежнему сладострастно улыбались, когда произносили сие прозвище, устойчиво закрепившееся за святым отцом. Он же, осознавая свою власть над слабым полом, предавался захватывающей охоте за юными красотками, не забывая при этом по-дружески заботиться о по-прежнему воздыхающих по нему верных старых поклонницах.

Не воздыхала ли по нему и наша покойница, чья душа через несколько минут будет вручена Всевышнему? Комиссар задал себе этот вопрос, вспомнив слова Клары во время первого неформального допроса. Однако пока у него не было оснований говорить о сколь-либо реальной гипотезе. Он располагал лишь реальным трупом и несколькими предположениями.

Дон Салустиано был самовлюбленным павлином, его племянник — наивным простаком, бывший легионер — закоснелым мистиком, Клара — упрямым юристом, Сомоса — закоренелым бабником, Каррейра — игривым эротоманом, и все они на настоящий момент вызывали подозрения. Все они вполне годились на роль возможного убийцы доктора Эстейро. «Кстати, а где сейчас Сомоса?» — задал себе очередной вопрос комиссар, после того как составил своеобразный список подозреваемых. Они провели вместе почти все утро, в которое было совершено убийство, но с тех пор он ничего о нем не знал; а ему пока не хотелось снимать со счетов никого, даже эту реликвию шестьдесят восьмого года, которого он считал почти другом.

Салорио никак не мог свыкнуться с мыслью и принять как данность, что человеческое существо способно решать вопрос о жизни и смерти себе подобного. Всякий раз, когда он задумывался об этом, он испытывал крайнее недоумение. А ведь его опыт давно должен был приучить его к данной мысли. Он разглядывал лица собиравшихся на траурную службу, и, хотя ему пока не удавалось угадать, за каким из них скрывается то, что он ищет, он твердо знал, что убийца может спрятаться под любой личиной.

Когда он, желая избежать встречи с кем-нибудь из подчиненных, уже готов был войти в храм и направиться к первому ряду скамей, чтобы оттуда наблюдать церемонию, до его слуха долетело беззаботное щебетание женских голосов.

На нижних ступенях лестницы, ведущей в пространство храма, он увидел как всегда словоохотливого и улыбчивого профессора Томе Каррейру в обществе двух молодых женщин, взиравших на него с искренним восхищением. Одна из них, Аншос Вилаведра, была известна как Бесаме-Бесаме[32]из-за характерной позы, которую она принимала всякий раз, когда шла рядом с мужчиной, в каком-то немыслимом изгибе склоняясь к нему всем торсом. Именно в такой позе она и сопровождала сейчас доктора, к которому, судя по всему, испытывала необыкновенный пиетет, если не страсть.

«Какой же этот старый козел загорелый! — подумал Андрес Салорио. — И это в марте-то месяце!»

В этот момент вновь безжалостно припустил дождь, словно короткая пауза, которую перед началом траурной церемонии решили подарить собиравшимся на нее небеса, исчерпала себя.

«Все-таки он слишком уж загорелый!» — повторил про себя комиссар.

И тут он вспомнил об Эулохии. Он нисколько бы не удивился, если бы узнал, что она отправилась на какой-нибудь зимний курорт из тех, что еще не закрылись. Она такая. У нее для этого есть деньги. Когда Эулохия злилась на кого-нибудь или на самое себя, она отправлялась в ближайший аэропорт, покупала билет в первое пришедшее ей на ум место, чтобы вернуться оттуда, когда ей заблагорассудится.

— Нет ничего лучше, как родиться миллионером, — промолвил Андрес тоном, показавшимся ему самому слишком кротким.

Потом он вспомнил Сальвадора и его восторженное лицо, которое он наблюдал несколько минут назад. Ну и в сумасбродную же семейку довелось ему угодить! И какого черта он с ними спутался? Но тут он подумал об Эулохии и о том, что его с ней связывало. С этой минуты и на протяжении довольно длительного времени комиссара уже занимал совсем другой вопрос, не имевший никакого отношения к убийству.

«Что все-таки заставляет такую необыкновенную женщину жить со мной?» — вновь и вновь спрашивал он себя.

Пришедшие ему на ум ответы вселили в него тревожное беспокойство. Они одновременно огорчали и радовали, но при этом вполне могли и с ума свести.

Компостела, понедельник, 3 марта 2008 г., 13:15

Церковь Сан-Франциско расположена в непосредственной близости от площади Обрадойро, на которую на рассвете отбрасывают тень величественные каменные кипарисы — барочные башни соборного фасада. Между церковью и собором всего каких-то полторы сотни метров.

Небольшое расстояние между двумя храмами, расстояние, которое в дождливые дни с сильными порывами ветра кажется гораздо длиннее, занимают по правую сторону (если идти от храма Святого Франциска Ассизского к обители Сына Грома) здание медицинского факультета и боковая часть бывшей больницы Католических Королей, ныне преобразованной в шикарный пятизвездочный отель.

Именно в этом отеле, как уже был сказано, проживает сейчас Клара Айан, переселившаяся туда после прискорбного события, которое только что заставило ее присутствовать на траурной службе в святой обители францисканского ордена.

После завершения панихиды по душе безвременно усопшей Софии Эстейро эти неполные двести метров наводнили разделившиеся на группы участники похоронной церемонии. Все они горели желанием услышать последние новости и комментарии относительно трагического события, взбудоражившего город в прошедшую субботу.

Похороны в Галисии, как правило, проходят в приятной обстановке, гораздо более приятной, чем во многих других местах. Контакт с миром мертвых до недавнего времени считался здесь явлением привычным и обыденным. Даже в наше время приходские праздники нередко отмечаются в церковных двориках, где гости пляшут прямо на надгробных плитах, и никто не воспринимает это как надругательство над покойниками.