— Совершенно верно.

— А возможно такое, что в процессе демонтажа я замкну какую-то из цепей и она выдаст сигнал на подрыв?

— Возможно.

— И что же?

— В этом случае исполнится программа-минимум.

— Гм… А другие варианты реализации программы-минимум у вас не предусмотрены?

— Видите ли, для нас как для разработчиков наибольший интерес представляет программа-максимум. Что же касается программы-минимум, то заложенный в ракете учебно-демонстрационный заряд не достигает полной мощности, так что экологический ущерб местности будет незначителен.

Сергей стоически кивнул.

— Меня предупреждали, что я участвую в экологически чистом проекте.

— Экология для нас крайне важна. Тем более что экологическая обстановка в той части заповедника, где упала ракета, в значительной мере уникальна. Это касается и флоры и фауны. Так, в частности, на поляне, где упала ракета, средствами космической аэрофотосъемки обнаружено гнездо чибисов.

Сергей кивнул.

— Это вносит в мое задание дополнительный элемент ответственности. — Он вздохнул. — Ну что ж, ситуация мне ясна. Могу я ознакомиться с чертежами?

— Безусловно. Ввиду особой важности ситуации принято решение ознакомить вас не только с монтажными, но и с принципиальными схемами.

— Вот за это спасибо. — Сергей поднялся. — Где мы будем работать?

— Здесь, недалеко, в спецпомещении. Идемте со мной.

Хозяин, вновь нажав кнопку пульта, закрыл шторки экрана, и они отправились в соседнюю комнату.

Спустя несколько часов войдя в квартиру и застав на кухне жену, Сергей, с сокрушенным лицом прислонившись к косяку, всем своим видом демонстрируя крайнее огорчение и разочарование, виновато взглянул не нее.

— Слушай, тут такое дело. В это воскресенье я не смогу поехать с тобой на дачу. Все выходные мне придется провести на работе, а в понедельник я срочно вылетаю в Минск.

Жена отложила полотенце.

— Понятно. Какие-нибудь неприятности? У вас там что, что-то взорвалось?

Сергей вздохнул.

— В том-то и дело, что не взорвалось. В этом-то и проблема.

Жена философски взглянула на него.

— Интересная у тебя работа.

— Угу. Как у профессора Кусто. Только все подводные съемки — в болоте.

— А ты не утонешь?

— Постараюсь.

— Да уж, постарайся. У тебя семья. Что я тебе могу сказать… Ужин готов. Будешь?

— А куда деваться…

— Нахал.

— Если бы…

Махнув рукой и вздохнув, Сергей пошел мыть руки.

Спустя примерно сорок часов после этих событий Сергей с Сергачевым стояли под электронным табло в зале вылета аэропорта Шереметьево, где заканчивалась регистрация рейса на Минск. Сергачев присоединился к Сергею всего за несколько минут до этого: занятый оформлением бумаги с разрешением на вывоз импульсного пробойника, он провел все утро у высокого начальства, и в аэропорт Сергея отвез один из его сотрудников. Бумага, сильно напоминавшая по содержанию документ, когда-то выданный миледи кардиналом Ришелье — «Все, что сделал предъявитель сего, сделано по моему повелению и для блага государства», с устрашающими печатями и в специальном пластиковом чехле, уже покоилась в багаже у Сергея. Сергачев, оставивший машину далеко от здания — парковка непосредственно у аэропорта запрещалась — и преодолевший последний километр бегом, нервно озирался вокруг, пытаясь отдышаться. Сергей, изучивший за последние полтора дня четыре альбома принципиальных схем и раздолбивший с помощью импульсного пробойника полтора десятка броневых листов из сплавов различного состава, придя вследствие этого в окончательно философское настроение, скептически наблюдал за толпой. До конца регистрации оставалось пятнадцать минут. Кажется, наконец отдышавшись и вытерев вспотевший лоб, Сергачев испытующе-тревожно оглядел Сергея.

— Ну вот, вроде наконец начинаем. Как говорится, чем никогда, так лучше поздно. Ладно, как-нибудь. Хорошо, я хоть бумагу вовремя привез. Генерала сегодня с утра к начальству вызвали, я уж думал, ну все. В последнюю минуту подписать удалось. Пока сюда гнал, наверно, все правила дорожного движения нарушил, слава богу, ГАИ не зацепило. Вы-то как, нормально доехали?

Сергей задумался.

— Хвоста вроде не было.

— Хвоста… — Сергачев, морщась, махнул рукой. — В этом ли дело… Оборудование тебе утром без проблем вручили?

— Да, вручили без проблем.

— Ну и то хорошо.

Успокоено кивнув, Сергачев оглядел громоздившуюся у ног Сергея раздутую черную сумку на ремне.

— Так это, стало быть, весь багаж твой?

Сергей сдержанно кивнул.

— Он самый. Как говорили раньше в социально-разоблачительных очерках — «нехитрый скарб».

— Тяжелый?

— Килограмм под тридцать.

— Ну, это еще туда-сюда. — Сергачев пытливо взглянул на Сергея. — Импульсный пробойник-то освоил?

Сергей поморщился.

— Это он меня освоил. В глазах до сих пор искры стоят.

— Стержней много запорол?

— С полсотни, наверно.

— А с собой сколько дали?

Сергей задумался.

— Да примерно столько же. Не считал. Вязанка большая, с запасом. Ваши говорят, и на баллистическую ракету хватит.

— Типун тебе на язык. Ну ладно. Как вообще настроение? К работе готовым себя чувствуешь?

Сергей сурово взглянул на Сергачева:

— Вчера завел будильник на шесть утра. Будильник не зазвонил, но я все равно проснулся вовремя. Мы, коммунисты, сделаны из особого материала.

— Ну добро. Значит, настроение боевое. Ну ладно, дай бог, все получится, дай бог. Технически ты вроде экипирован. Как считаешь?

Сергей пожал плечами.

— Технически да, а вот идеологически… Вообще, легкомысленно вы как-то меня снаряжаете. Все-таки за границу еду, в неведомую страну. Как там будет да что. Вы б мне хоть русско-белорусский разговорник купили.

— Зачем тебе разговорник? Ты что там, с кем-то разговаривать собираешься?

Сергей стоически кивнул.

— Понятное дело, ежели что случится, то первым делом молчать придется, но все-таки…

— Незачем тебе разговорник. Ты, главное, со мной поговори. Как позвоню, так сразу за дело берись. А больше разговаривать нечего.

— Как скажете. Как, кстати, разговаривать-то будем, когда позвоните? Не открытым же текстом. Или у нас какая-нибудь условная фраза будет? Ну там, типа, «высылай устав»?