сам переложил для исполнения на органе. (Машет рукой наверх.)

Органист исполняет отрывок из симфонии Андрея, который звучал раньше, — паруса волшебных кораблей надежд, которые гонит ветер навстречу далекой синеве.

А н д р е й (слушал первую часть проповеди рассеянно, последняя же обрушилась на него, словно лавина. Он с трудом сдерживается, крепко сжав губы. Выходит на ступеньки перед алтарем, смотрит наверх). Спасибо, приятель, спасибо, Фонза!

Орган стихает.

То, что ты от себя добавил, это неплохо. (Гнидовцу, тот удивлен, так же как и все вокруг.) И вам спасибо, Гнидовец. Правда, я пережил тяжелую ночь (оглядывается на Каетана, который продолжает стоять у стены) и еще более тяжелый день. Я был в аду и вот вернулся. Но с такой душой, что и не знаю, что с ней делать. Я мог бы пойти и продать ее. И покупателя бы нашел, я знаю, особенно среди тех, кого я, уж бог знает зачем, запечатлел в своих сочинениях. Но я своего товара не продаю, а также никому не дарю — ни римскому цесарю, ни его комиссарам…

Среди присутствующих волнение, все переглядываются. Итальянцы, капитан Гобини и лейтенант Боккабьянка, не понимая, в чем дело, тупо смотрят перед собой. Гнидовец и Каетан перешептываются.

(Сохраняет ледяное спокойствие, продолжает.) И поэтому холопы, каковых сегодня много здесь, они решили убрать меня со света. А так как мне не остается ничего другого, то я и не буду им противиться. Однако убить они должны будут здесь, чтобы каждый знал, от чьего оружия я пал — от оружия несправедливости или оружия справедливости!

Общая сумятица.

Д а г а р и н (падает на руки своим причетникам). Люди божьи, не слушайте его! Он помешался, помешался!

А н д р е й (поднимается еще на одну ступеньку). Чего вы ждете? Почему не убиваете меня, тень Мокорела? Не хотите? (Смотрит на Каетана, вынимает револьвер.) Или мне показать пример и превратить вас в собственную вашу тень?

Все в ужасе. Женщины, схватив детей, бегут из церкви. Шум, крик. И снова звучит орган. Фонза импровизирует мотив марсельезы.

Г н и д о в е ц (кричит). Уберите его!

Г о б и н и. Che aspettate? Cacciatelo![50]

А н д р е й (подходит к самому алтарю). Не смейте! Иначе я устрою тут такой музыкальный эффект! (Поднимает правую руку, в которой держит «лимонку».)

Несколько белогвардейцев, которые рванулись было к нему, в страхе отходят.

Что с вами? Вы боитесь стрелять в алтари? Как это? Не вы разве сотни раз расстреливали более прекрасные алтари, чем этот? Стреляли в человеческие сердца! Ну, что же вы ждете?!

Г о б и н и. Cacciatelo! Cacciatelo!

Сквозь толпу белогвардейцев к алтарю прорывается  Я с н а.

Я с н а. Андрей, Андрей! Что с тобой?

А н д р е й (заметив ее). Я вступаю в твою организацию, но стаж мой будет коротким…

Откуда-то раздается выстрел.

Как видите, очень коротким.

Орган замолкает. Андрей медленно падает на ступеньки перед алтарем.

Я с н а (бросается к нему, видит, что он умирает, обнимает его). Андрей, Андрей… Прости!..

А н д р е й (глядя на нее, тихо). Звезды вечны!.. (С трудом переводя дыхание.) А желания… желания…

Я с н а. Не говори, что преходящи…

А н д р е й. Как всё… (Умирает.)

Ясна падает к нему на грудь.

Оркестр — звуки его доносились еще раньше, откуда-то издалека — при последних словах Андрея звучит все громче и громче. Исполняются заключительные аккорды его симфонии; даже смерть утверждает жизнь.

З а н а в е с.

1959

Мариян Маткович

РАНЕНАЯ ПТИЦА{6}

Фантазия в двух частях, трех картинах, с прологом, интермедией и эпилогом

Перевод с хорватскосербского Н. ЛЕБЕДЕВОЙ

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Адам — человек, который еще способен мечтать.

Ева — его жена.

Бартол Финк — заведующий складом «Б» в «Фортуне», экспорт-импорт, отстраненный от своих обязанностей.

Вера — его жена, бывшая балерина.

Иван — его сын от первого брака.

Магда Вранич — служащая в Государственной прокуратуре.

Врач из «Скорой помощи».

Председатель домового совета.

Барица Краль — соседка Финка.

Оскар — покойник в отпуске.

Петр Марич — генеральный директор «Фортуны».

Бранка — его жена.

Юрица — его сын.

Джеки, Меки, Рина, Фина — приятели Юрицы.

Предраг Хорват — юрисконсульт в «Фортуне».

Дама с веером.

Господин в цилиндре.

Уличный певец.

Много живых и мертвых манекенов в интермедии.

Наше время.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ПРОЛОГ

Занавес поднимается одновременно с каскадом звуков крикливого танца, который заплескивает затемненный зрительный зал. Сцена тоже в темноте; в зале стоит металлический грохот навязчивого ритма: поток хриплых звуков из невидимого репродуктора. Нервозные, спорящие друг с другом звуки тщетно ищут друг друга, пятна света прожекторов мечутся по сцене, возникают с разных сторон, будоража зрение. Беснование звуков и света.

В короткие интервалы, когда музыка затихает, из репродуктора ясно слышатся отдельные газетные заголовки: «Бои в Сан-Доминго!»… «Самоубийство киноактрисы!»… «Поздравление суверена Икс суверену Ипсилону!»… «Кризис правительства Конго!»… «Запущен новый спутник!»… «Динамо» — «Красная звезда»!»… «Все билеты проданы!»… «Каждый день — тысяча погибших, на дорогах мира!»… «Найдено лекарство против рака!»… «Уже в этом году человек высадится на Луне!»… «Объединенные нации переживают кризис! Совет Безопасности снова отложил свое заседание!»… «Местное сообщение: хищения на предприятии «Фортуна»! Процесс начинается завтра!»… «Фортуна» — на пороге ликвидации!»

Еще один аккорд музыкальных инструментов, еще одна вспышка прожектора — и вдруг неожиданная, внезапная тишина.

Сцена была бы абсолютно темной, если бы не два круглых световых пятна, как два оазиса в пустыне темноты; одно пятно освещает  А д а м а, другое — Е в у.

Адам, мужчина лет сорока пяти, и Ева, лет на десять моложе его, одиноко сидят в огромном темном пространстве, они повернуты спинами друг к другу: не видят один другого, не смотрят друг на друга. Темнота вокруг них, темнота между ними. Они словно пленники освещенных пятен. Во время разговора они не оборачиваются, слова летят в противоположные стороны. Их разговор, скупой, лишенный прямоты, не без определенной, хотя и не подчеркнутой интимности длительной совместной жизни. Партнеры, связанные судьбой, они ведут свой диалог, как принято у современных супругов, без страсти, лишь чувствуется налет скуки летнего воскресного дня. Ева во время всего диалога, собираясь уходить, прихорашивается перед воображаемым зеркалом. Она часто заглядывает в это воображаемое зеркало, аккуратно поправляет помаду на губах, черный карандаш на бровях, наносит на миловидное лицо грим и пудру. Все это делается машинально, привычными движениями, без спешки. Адам держит на коленях довольно большой блокнот. Блокнот открыт. Но Адам ничего не пишет: он смотрит в темноту. Словно что-то видит или к чему-то прислушивается.

А д а м. «Фортуна», экспорт-импорт, на пороге ликвидации. Вот уж нелепо! Ты уходишь, Ева?

Е в а. Да, я и так задержалась. Потом я пойду на концерт.