"Не ходи! Не ходи! О Боже!" На губах у Ядвиги появилась слюна. Она попыталась преградить ему путь. Ее лицо исказилось. Герман глянул в окно. Из этой комнаты до пожарной лестницы не доберешься. Он шагнул Ядвиге, и она схватила его за руки. В этот момент дверь распахнулась, и Герман увидел Тамару в потертой шубе, шляпе и сапогах. Он сразу понял.

"Прекрати дрожать, идиотка!", — крикнул он Ядвиге. "Она живая!"

"Йезус, Мария!" Голова Ядвиги тряслась. Она изо всех сил прижалась к Герману и чуть не свалила его.

"Я не думала, что она меня узнает", — сказала Тамара.

"Она живая! Она живая! Она не мертвая!", — прорычал Герман Ядвиге и начал бороться с ней, желая успокоить ее и оторвать от себя. Она плакала и прижималась к нему. Ее плач звучал как вой зверя.

Тамара отступила на шаг. "Мне и в голову не приходило, что она может узнать меня. Меня и родная мать не узнала бы. Успокойся, Ядзя", — сказала она по-польски."Я не мертвая, и я пришла не за тем, чтобы как привидение нагонять на тебя ужас".

"О, Божинька!"

И Ядвига обеими кулачками ударила себя по голове. Герман сказал Тамаре: "3ачем ты это сделала? Она могла умереть от страха"

"Мне очень жаль, мне очень жаль. Я думала, я так изменилась. Совсем не похожа на то, что было. Я решила посмотреть, как и где ты живешь".

"Ты могла бы по крайней мере позвонить заранее".

"О Боже, о Боже! Что теперь будет?", — плакала Ядвига. "А я беременна". Ядвига положила руку себе на живот.

Тамара выглядела растерянной, но одновременно казалось, что она сейчас лопнет от смеха. Герман уставился на нее: "Ты свихнулась или напилась?", спросил он.

Едва он произнес эти слова, как ощутил запах алкоголя. Неделю назад Тамара рассказывала ему, что записалась на прием в больницу. Она хотела, чтобы ей удалили пулю из бедра. "Ты перешла к крепким напиткам?", — сказал он.

"Когда человек не справляется со слабыми проявлениями жизни, он переходит к крепким. У тебя очень уютно". Голос Тамары изменился. "Когда ты жил со мной, у нас всегда был беспорядок. Повсюду валялись твои бумаги и книги. Здесь все сияет чистотой".

"Она следит за порядком в квартире, а ты скакала туда-сюда и выступала с речами на митингах Поалей Цион".

"Где крест?", — спросила Тамара по-польски. "Почему нигде нет креста? Если здесь нет мезузы, то должен быть крест".

"Вот мезуза", — ответила Ядвига.

"Крест тоже должен быть", — сказала Тамара. "Не думайте, что я пришла мешать вашему счастью. В России я научилась пить, а когда я выпью стаканчик, я становлюсь любопытной. Я только хотела посмотреть, как вы живете. В конце концов, у нас есть кое-что, что нас связывает. Вы оба помните, какой я была, когда еще была живой".

"Иезус! Мария!"

"Я не мертвая, я не мертвая. Я не живая и не мертвая. На него я не претендую", — сказала Тамара, показывая на Германа."Он не знал, что я где-то борюсь за выживание и, вполне вероятно, он всегда любил тебя, Ядзя. Наверняка он спал с тобой еще до того, как встретился со мной".

"Нет, нет! Я была невинная девушка. Я пришла к нему девственницей", сказала Ядвига.

"Что? Мои поздравления. Мужчины любят девственниц. Если бы устраивать это дело на мужской вкус, то каждая женщина ложилась бы как шлюха, в поднималась бы снова девственницей. Ну да, я вижу, что я незваный гость, и я сейчас уйду".

"Пани Тамара, садитесь. Вы нагнали на меня страху, поэтому я так кричала. Я сварю кофе. Бог свидетель: если бы я знала, что вы живы, я бы держалась от него подальше".

"Я на тебя не сержусь, Ядзя. В нашем мире полно жадности. Но и ты, получив его, ничего хорошего не получила", — сказала Тамара, показывая на Германа. "Все-таки лучше, чем быть одной. И квартира у вас симпатичная. У нас никогда не было такой квартиры".

"Я сварю кофе. Хотите есть, пани Тамара?"

Тамара ничего не ответила. Ядвига пошла на кухню, ее тапочки неуклюже шаркали по полу. Она оставила дверь открытой. Герман заметил, что Тамарины волосы в беспорядке. Под глазами у нее были желтоватые мешки.

"Я не знал, что ты пьешь", — сказал он.

"Ты много чего не знаешь. Ты думаешь, можно пройти через ад и выйти без увечий. Но нельзя! В России от любой болезни было одно лекарство — водка. Напьешься, ляжешь на солому или на землю, и все становится безразличным. Пусть Бог и Сталин творят что хотят. Вчера я была в гостях у людей, которые содержат винный магазин — здесь, в Бруклине, но в другой его части. Они подарила мне полную сумку виски".

"Я думал, ты собираешься лечь в больницу".

"Я завтра должна лечь, но не уверена, что хочу этого. Эта пуля",сказала Тамара и положила руку на бедро, — "мой лучший сувенир. Она напоминает мне, что когда-то у меня были родители, дети, дом. Когда ее вынут из меня, у меня ничего не останется. Это немецкая пуля, но после стольких лет в еврейском теле она стала еврейской. Может быть, в один прекрасный день она взорвется, но пока что она тихо лежит во мне, и у нас с ней хорошие отношения. Вот, если хочешь, ты можешь ее нащупать. Ты и в этом мой партнер. Тот же револьвер, наверное, убил твоих детей…"

"Тамара, я прошу тебя…"

Тамара состроила презрительную гримасу и показала ему язык.

"Тамара, я прошу тебя!", — передразнила она."Не бойся, она не разведется с тобой. А если и разведется, ты всегда можешь пойти ко второй. Как там ее имя? А если и та тебя выгонит, ты можешь прийти ко мне. А вот и Ядзя с кофе!"

Ядвига вошла, держа поднос, на котором стояли две чашки, сливки, сахар и тарелка с печеньем. Она повязала фартук и выглядела как служанка, которой она и была когда-то. Так она подавала Герману и Тамаре до войны, когда они приезжали из Варшавы. Лицо Ядвиги, минуту назад бледное, теперь было красным. Капли пота стояли у

нее на лбу. Тамара удивленно посмотрела на нее и засмеялась.

"Садись. Принеси себе чашку", — сказал Герман.

"Я выпью кофе на кухне".

И снова Ядвигины тапочки прошлепали на кухню. В этот раз она закрыла дверь за собой.

"Я вломилась сюда как слон в посудную лавку", — сказала Тамара. "Когда все идет вкривь и вкось, трудно хоть что-то сделать правильно. Верно, я немного выпила, но я вовсе не пьяна. Пожалуйста, верни ее. Я должна ей все объяснить".

"Я сам ей все объясню".

"Нет, приведи ее. Она наверняка решила, что я пришла забрать у нее мужа".

Герман пошел на кухню. Дверь за собой он закрыл. Ядвига стояла у окна спиной к нему. Его шаги испугали ее, и она обернулась. Ее волосы были взлохмачены, глаза заплаканы, лицо красное и опухшее. Она казалась постаревшей. Герман еще не успел ничего сказать, а она уже подняла кулаки ко лбу и запричитала: "Куда я теперь денусь?"