Кася, пошатываясь, поднялась на ноги и высвободила руки из пут дымящихся стеблей. Ее собственная плоть чуть порозовела от жара. Но теперь Кася обрела возможность идти быстрее, она спешила ко мне сквозь дым, сквозь потрескивающую листву, вот она побежала — деревья уже занялись и повсюду вокруг нее падали пылающие ветви. У Каси уже дымились волосы и изодранная в клочья одежда, по лицу ее струились слезы, кожа краснела и вспухала волдырями. Тело ее дергалось и билось в кандалах, извивалось, яростно вопило, а я рыдала и выкрикивала «Уложиштус!» снова и снова. Пожар разгорался, и я знала, что точно так же, как Дракон, очищая меня от теней, мог ненароком убить меня, Кася может умереть здесь и сейчас, сгорев до смерти в моих руках.

Как я была благодарна за все эти долгие жуткие месяцы, в течение которых пыталась отыскать хоть что-нибудь, что угодно; благодарна за все мои провалы и неудачи, за каждую минуту, проведенную здесь, в гробнице, пока Чаща насмехалась надо мною! Ведь это придало мне силы поддерживать заклинание. За моей спиной звучал ровный, надежный, словно якорь, голос Дракона, допевающий «Призывание» до конца. Кася подходила все ближе, и повсюду вокруг нее полыхала Чаща. Деревьев я уже почти не видела — Кася подошла так близко, что уже смотрела из собственных глаз; языки пламени, ревя и потрескивая, лизали ей кожу. Ее тело выгибалось и билось о камень. Пальцы ее напряглись, растопырились — и внезапно вены на ее руках вспыхнули ярко-зеленым цветом.

Капли живицы потекли ручейками по ее лицу из носа и глаз точно слезы; сочный, свежий и сладкий запах казался ужасно неуместным. Рот ее округлился в безмолвном крике, и вот из-под ее ногтей выползли крохотные белесые корешки, точно за одну ночь вырос дуб. Корешки пугающе стремительно разбежались по кандалам, на ходу застывая серой древесиной, и цепи лопнули — словно в середине лета затрещал лед.

Я ничего не успела сделать. Просто некогда было: все произошло так быстро, что я и не увидела толком, как оно вышло. Только что Кася была прикована к стене — а в следующее мгновение она прыгнула на меня и с нечеловеческой силой опрокинула на пол. Я вцепилась ей в плечи и с воплем оттолкнула от себя. По Касиному лицу струился сок, пятнал ее платье и опадал на меня, шелестя точно дождь. Живица растекалась по моей коже и каплями оседала на защитном заклинании. Зубы Каси оскалились в рыке. Руки сомкнулись на моей шее, пылающие, раскаленные, словно горящие головни; белесые удушающие корешки уже расползались по мне. Дракон декламировал все быстрее, бегло проговаривал последние слова, стремясь завершить заклинание.

Я, задыхаясь, снова выкрикнула «Уложиштус!», вглядываясь в Чащу и в Касино лицо, искаженное яростью и мукой; пальцы ее сжимались все крепче. Она неотрывно глядела на меня сверху вниз. Свет «Призывания» разгорался, заполняя все углы, от него некуда было укрыться, мы смотрели друг на друга, и все тайные мелкие обиды, неприязнь и ревность обнажались и вскрывались перед нами, и на ее щеках слезы смешивались с живицей. Я тоже плакала, слезы лились у меня из глаз, пока она стискивала мне горло и взгляд мой заволакивало тьмой.

— Нешка, — сдавленно выговорила Кася — своим собственным голосом и, содрогаясь от напряжения, заставила пальцы разжаться один за другим и выпустила мою шею. Тьма расступилась; глядя ей в лицо, я видела, как отступает стыд. Кася смотрела на меня, и в глазах у нее читалась яростная отвага и любовь.

Я снова всхлипнула — один-единственный раз. Живица быстро высыхала, Касю поглощало пламя. Крохотные белесые корешки увяли и рассыпались золой. Еще одно очищение убьет ее: я знала, я это видела. А Кася улыбалась мне, потому что говорить уже не могла; она просто медленно кивнула. Чувствуя, как лицо мое некрасиво сморщивается в плаче, я произнесла:

— Уложиштус.

Я пожирала глазами Касино лицо, пытаясь хоть наглядеться напоследок, но из глаз ее на меня глядела Чаща: черная ярость, клубы дыма, пожар, корни, ушедшие слишком глубоко в землю — так, что не выкорчевать… Но Кася по-прежнему не позволяла рукам впиться мне в горло.

И тут… Чаща исчезла.

Кася рухнула на меня. Я заорала от радости и крепко обняла ее. Кася вцепилась в меня, сотрясаясь и рыдая. Ее лихорадило, все ее тело била дрожь, ее тут же стошнило на пол; я поддерживала ее, а она тихо плакала. Ее руки причиняли мне боль: они были слишком тверды, они обжигали жаром, она стиснула меня так, что у меня аж ребра затрещали под кожей. Но это была она. Дракон с глухим стуком захлопнул книгу. В комнате пылал ослепительный свет. Чаще негде было укрыться. Осталась Кася, и только Кася. Мы победили.

Дракон был странен и молчалив. Мы вдвоем медленно и устало втащили Касю по лестнице наверх. Она почти не приходила в себя: рывком выныривала из забытья, хватала пальцами воздух и снова теряла сознание. Ее обмякшее тело казалось неестественно тяжелым, как массивный дуб, как будто Чаща каким-то образом ее изменила и преобразила.

— Оно ушло?! — отчаянно вопрошала я. — Оно ушло?!

— Да, — коротко бросил Дракон, пока мы поднимали нашу ношу по длинной спиральной лестнице; даже несмотря на всю его недюжинную силу, каждый шаг давался с трудом, словно мы тащили на себе упавшее бревно, и оба мы выдохлись и изнемогли. — «Призывание» показало бы нам, будь это не так. — Больше Дракон не произнес ни слова, пока мы не донесли Касю до гостевых покоев. Он постоял у кровати, глядя на девушку сверху вниз и хмуря брови, а потом развернулся и вышел.

Я о нем почти не вспоминала: не до того было. Кася промаялась в лихорадке целый месяц. Порою она вскакивала спросонок во власти кошмаров — ей казалось, она все еще в Чаще, — и тогда она даже Дракона могла отшвырнуть через всю комнату. Нам приходилось привязывать ее к тяжелой кровати со стойками — сперва веревками, а потом и цепями. Я спала, свернувшись калачиком на коврике у изножья ее постели, вскидывалась подать ей воды всякий раз, как она вскрикивала, и пыталась заставить ее поесть хоть немного; поначалу ей ничего, кроме ломтика-другого самого простого хлеба, в горло не шло.

Мои дни и ночи набегали друг на друга и прерывались Касиными пробуждениями — сперва она просыпалась каждый час, десять минут уходило на то, чтобы ее успокоить, так что я сама глаз не смыкала и бродила по дому полусонная. Только спустя неделю я наконец-то уверилась, что Кася выживет, и, улучив минутку, написала записку Венсе — дать ей знать, что Кася на свободе и уже выздоравливает. «Она не проболтается?» — уточнил Дракон, когда я попросила его отослать письмо. Я была слишком измучена, чтобы выяснять, о чем он тревожится; я лишь развернула письмо, приписала еще одну строчку — «Никому пока не говори» — и вручила листок Дракону.

А выяснить надо было; и ему следовало бы настоятельнее призвать меня к осторожности. Но мы оба были измочалены точно старая ткань. Я не знала, над чем Дракон работает, но, ковыляя вниз в кухню за бульоном и снова наверх, я видела — в библиотеке допоздна горит свет, а на столе растут горы разрозненных листков, исчерченных схемами и формулами. Однажды днем я почуяла дым, пошла на запах и обнаружила, что Дракон так и уснул в лаборатории перед дистиллятором: жидкость в колбе уже вся выкипела, и донце почернело в пламени свечи. Я разбудила спящего, Он вскочил, опрокинул дистиллятор, и начался пожар — а ведь Дракону подобная неуклюжесть была совершенно несвойственна. Нам пришлось изрядно поползать на четвереньках, пока мы вдвоем тушили огонь, и его негнущиеся плечи топорщились как у кота: еще бы — такое оскорбление его достоинству!