После третьей атаки турки пришли в еще большее замешательство. Как только атаки прекратились, царь собрал военный совет. Генералы решили атаковать лагерь турок силами в несколько тысяч человек и прогнать их с занятых позиций. А если «представится возможность, то на рассвете атаковать неприятеля всей армией и, с Божьей помощью, добиться победы». Однако царь не поддержал «спешное решение» атаковать и «отменил его по причинам, ему одному известным». Обладая удивительным чувством самосохранения, царь объяснял, почему он отменил атаку: «При таком многолюдстве турецком, а малолюдстве своих войск, особливо ж при слабости своей кавалерии баталию газардовать (рисковать), и тако не токмо лутчее войско российское, а паче в пристутствии самих их высочеств, дрожайших высоких особ, но и благополучие всей империи Российской в отвагу отдать было небезопасно».

Вечером последовали одна за другой новые атаки со стороны янычар. Русские оказали сопротивление. Турки отступили с большими потерями. Сами турки, получив отпор 9 июля, ожидали поражения. Начальник янычар позже объяснил султану, что «когда был у них бой с пехотою при реке Пруте, то уже турки задние почал было утекать и ежели бы москвили из лагеру выступили, то бы и пушки и амуницию турки покинули». Этот разговор пересказал в своем донесении в Москву Лука Барка в декабре месяце. Суттон рассказывал: «Мой приятель, находящийся сейчас в армии, пишет мне, что здравомыслящие люди, очевидцы этого сражения, говорили, что если бы русские знали о том ужасе и оцепенении, которое охватило турок, и смогли бы воспользоваться своим преимуществом, продолжая артиллерийский обстрел и сделав вылазку, турки, конечно, были бы разбиты». Русское командование не использовало временное замешательство и не рискнуло контратаковать. Османы беспрепятственно окружили русский лагерь земляными укреплениями и установили на окружающих высотах батареи.

Петр I рассуждал в своих записках: «И ежели б мы за ними хотя мало следовали, то б полная виктория нам досталась. Но сие не могли учинить для того, что обоза окопать не было время, а ежели б не окопав итить на них, то б конница их ворватца могла, и все б могли потерять пропитание, которого и так мала было». Конные полки, ушедшие с генералом Ренне, были сейчас так нужны. Но они были далеко. Если бы не массовый падеж лошадей или бы своевременная покупка свежих лошадей — русские могли бы рассчитывать на победу.

Трудности продвижения по незнакомой местности, необеспеченность фуражом и продовольствием в условиях сухого климата поставили русскую армию в критическое положение. Растерявшись, Петр I с болью произнес: «Я оказался в таком же тяжелом положении, как мой брат Карл под Полтавой». От воды, непригодной для питья, умирали и люди, и животные. Уцелевшие лошади уже несколько дней питались листьями и корой деревьев. Сам Петр кашлял от степного ветра.

Багряный закат разливался на черном вечернем небе. Женщины — прислужницы офицерских жен поговаривали: «Это к беде». Стрекотали кузнечики в выжженной траве: «Быть беде». И только солдаты рассуждали: «Неужели не выдюжим? Или мы не русские мужики?!» Дисциплина в армии не пошатнулась. Молдавский военный предводитель Некулче вспоминал, что русские солдаты подбадривали молдавских волонтеров и держались с достоинством, «говоря, что при Полтаве сражались против более сильного врага и победителя». Героизм офицеров через 12 лет в своих записках отмечал Алларт: «на сей акции во всех случаях российский генералитет великую храбрость и мужество показали».

Каждый человек имеет слабости, и каждому присущи сомнения. Всего несколько мгновений могут изменить всю жизнь человека. Царь запаниковал. Сначала он задумал бежать с драгунским отрядом через окружение и спастись, бросив армию на произвол судьбы. Попасть в плен ему, победившему непобедимого шведа, да еще с беременной женой, — эта мысль грызла Петра I. С ним произошел нервный срыв. Боль разрасталась. Багряный шар заполнял все пространство, всю душу. Мелкие иголочки взрывались искрами и разбегались по телу. Датский посланник в России Юст Юль после беседы с офицерами-иностранцами, состоявшими на русской службе, записал, что Петр I «… бегал взад и вперед по лагерю, бил себя в грудь и не мог выговорить ни слова. Большинство думало, что с ним удар». Дальнейшие события Франц Вильбуа описывал так: «В течение трех дней у его (Петра) солдат не было ни куска хлеба, ни других продуктов. Усталость солдат была такова, что, лежа на своих ружьях, они не могли пошевелиться. Сам царь, видя, что оказался без всяких источников снабжения и не надеясь получить их откуда-либо, в отчаяньи удалился в свою палатку, где, подавленный горем и упавший духом, растянулся на кровати и предавался своему унынию, не желая никого видеть и ни с кем разговаривать». Никто не смел войти к нему. И только Екатерина, одна-единственная, в такие часы имела доступ к мужу. Припадок длился пару часов. Екатерина, как это свойственно женщинам, успокаивала царя. Словно маленького ребенка, обиженного и испуганного, она гладила царя по голове. Боль медленно уходила. Черная пелена отступала. Страх был ведом, но уже неопасен. Вверх взял разум. Нужно было спасать людей, нужно было решать судьбы тех, кого царь приручил, кого царь заставил, кому царь пообещал, кто присягал ему и Отечеству.

В ночь с 9 на 10 июля к туркам подошли последние полки пехоты и артиллерия. По сведениям участника похода писца начальника турецкой казны Ахмеда ибн Махмуда, янычары рвались в бой. Против русских турки вместе с крымскими татарами выставили 190 тысяч человек. Положение русского войска становилось явно безнадежным. Совет шведских инструкторов использовать огонь артиллерии оказался удачным. Моро оставил нам описание турецкого войска: «Изо всех армий, которые удалось мне только видеть, никогда не видывал я ни одной прекраснее, величественнее и великолепнее армии турецкой. Эти разноцветные одежды, ярко освещенные солнцем, блеск оружия, сверкающего наподобие бесчисленных алмазов, величавое однообразие головного убора, эти легкие, но завидные кони — все это на гладкой степи, окружая нас полумесяцем, составляло картину невыразимую, о которой, не смотря на все мое желание, я могу вам дать только слабое понятие».

Летние ночи коротки. Петр I собрал тайный совет, на котором были только русские генералы и министры. Не поставив в известность иностранцев, царь готовился вступить с турками в переговоры. Делегировать собирался Шафирова, для которого составили коллективную инструкцию: «В трактовании с турками дана полная мочь господину Шафирову, ради некоторой главной причины… — спасения армии». Утром решение объявили и иностранным офицерам.

10 июля верховный визирь дал приказ о новой атаке, но янычары не хотели подставлять себя «под мясо». С турецкой стороны вновь последовала атака, но уже артиллерийская. Против русских было выставлено 200 пушек. Русские артиллеристы под командованием Я.В. Брюса сумели отбиться. Обстрелом и блокадой турки могли полностью уничтожить русский лагерь. Землянки, накрытые палатками, не могли послужить надежным убежищем для царя и генералов. Царя угнетала невозможность активной борьбы. Правда, огромная площадь лагеря не вся простреливалась, ответный огонь русских пушек не был подавлен и пехота стойко держалась за рогатками лагеря. Зная о том, что турки по обыкновению бьют с одного фланга, русские военачальники успели применить маневрирование, передвигая полки, батальоны, орудия. Турецкие артиллеристы, по воспоминаниям очевидцев, создавали «больше шума, чем результатов». Русские же артиллеристы, напротив, били метким огнем. Визирь был вынужден перейти в другой шатер из-за мощного обстрела. Всего русские отбили четыре атаки противника. В бою отличился и фельдмаршал. Б.П. Шереметев лично спас жизнь солдату, выскочив из-за рогаток. Янычары ни разу не смогли прорваться за слабые ограждения. Всего в ночь с 9-го на 10-е и днем 10 июля русские потеряли, включая павших за 8–9 июля, против 8 тысяч турок 2856 человек.