Когда пули прошили Эриха, на Фридриха внезапно навалилась сильнейшая депрессия. Он сразу понял, что произошло, еще до получения официального подтверждения, и через некоторое время подавленность сменилась дикой злобой. Он был готов пустить на фарш всех, причастных к делу, – своих, чужих, неважно. Одни лажанулись, другие творили беспредел.

Руководство правильно оценило его состояние и сочло, что лучшей кандидатуры для акции против всех разведок не найти. Фридрих, подавив свою злобу на руководство, немедленно согласился.

...Вторая группа под началом молодого, но отчаянного Германа Миллера брала в это время в кольцо резиденцию русских на рю Риволи.

Место Цефы, лежавшей без сознания, заняла Анна Манн, сотрудница исключительной ценности. Она была имитатором экстра-класса. Все позывные группы «Ашан», все конспирологические «примочки» давно были известны BND; Анна могла без особых проблем и риска занять место Цефы и переговариваться с Нешером. Немцы знали, что Цефа должна была дать сигнал к выступлению, когда в особняке начнется заварушка. Сначала Фридрих подумывал активизировать Нешера несколько позже. Тогда второй группе и всем им вообще придется иметь дело с одними русскими; израильтяне придут в особняк и останутся с носом. Но потом он передумал. Пусть-ка лучше постреляют друг дружку. Чем круче запутается ситуация, тем проще будет третьей стороне. Четвертой, поправил он себя мысленно. Он не учел общего противника, засевшего в цитадели.

Отряд фон Кирстова численностью в восемь человек расположился в апартаментах «Ашана» со всеми удобствами. В скором времени на связь вышел Миллер:

– Активности нет.

Значит, все шло по задуманному сценарию.

Пару часов назад, как стало темнеть, «Сирены» покинули резиденцию, оставив там дежурным одного человека – по примеру израильтян. Эта участь выпала Флинту, и он был крайне раздосадован бездействием. «Торпеда! – взывал он к рассудку товарища. – Остаться нужно тебе... Ты еще не до конца оклемался!» Но Посейдон решил по-своему, сказав, что пост весьма ответственный и едва ли стоит доверять его «не до конца оклемавшемуся» бойцу. Все это было чушью – будь с Торпедой неладно, его никто бы не взял в Париж.

Фридрих приступил к наблюдению за особняком.

Тот выглядел абсолютно невинным. Фон Кирстов подумал о пятой стороне: французском спецназе, который рано или поздно неизбежно появится на сцене. Когда евреи пойдут с воздуха, все решит скорость. Скрыть акцию такого размаха не удастся. Фридрих от души желал Моссаду удачи вкупе с некоторыми потерями.

Герхард Розенштейн, акустик, сидел в сторонке в наушниках и ждал сигналов с датчиков, заблаговременно установленных в Сене. «Ашан» необходимо задействовать, когда начнется подводная потасовка. Когда – и если – «Сирены» окажутся в особняке, будет поздно.

Никто не разговаривал, в воздухе висело напряженное ожидание.

Получасом позднее тишину взорвал голос Розенштейна, хотя акустик говорил негромко и мягко:

– Есть движение.

Фон Кирстов кивнул Анне.

Та взялась за переговорное устройство.

– Код-код, они на дне, – доложила она.

* * *

Эльборовый диск впился в решетку, когда Мина еще только крепил пенопласт под дьявольской пластиной.

Лекарства от такого рода наведенной аритмии не существовало. Пловцы были готовы испытать шок; на тренировочных базах они подвергались воздействию подобных колебаний и знали, чего ждать, но легче от этого не было. Скорость, о которой думал Фридрих фон Кирстов, и в этом случае решала все.

Поддев пластину двумя гарпунами, Мина вставил распорку.

Со стороны никто не заметил бы, что с «Сиренами» неладно, – разве что движения их чуть замедлились, но совсем ненадолго.

Сильверу поручили решетку, и диск резал ее, как нож масло.

По бокам от лейтенанта зависли Медуза и Посейдон, готовые в любую секунду отразить атаку вражеских аквалангистов. Однако пока они не наткнулись на прямое противодействие людей.

На решетку ушло около трех минут.

Посейдон недовольно посматривал на часы; Сильвер видел это, и ему стоило больших усилий не пороть горячку, действовать последовательно и вдумчиво.

Торпеда держался близ Сильвера, держа наготове баллон со специальным пуццолановым «герметиком»-шпаклевкой для подводных работ. Магеллан находился позади всех и охранял тылы.

Когда первая преграда пала, Сильвер повернулся к Каретникову, ожидая дальнейших распоряжений. Посейдон осторожно заглянул в лаз – довольно просторную бетонную трубу. Фонарь высвечивал лишь небольшой отрезок пути, и командир не увидел ничего подозрительного. Однако сонар исправно показывал, что и здесь материал, которым выложен эвакуационный выход, неоднороден. Датчики, конечно, акустические системы, но не только...

Посейдон кивнул Торпеде, и тот медленно вплыл в проход.

Торпеда приготовился покрывать «герметиком» стены; особый состав этого засекреченного вещества позволял ему мгновенно застывать под водой и блокировать разнообразные устройства – как следящие, так и предназначенные для отражения нападения.

Торпеда не одолел и пяти метров, как по окружности начались неприятности. Лаз ощерился полусотней острых стальных штырей, которые сомкнулись вокруг пловца, не давая ему шевельнуться. Торпеда дернулся, но штыри на то и были рассчитаны: их конструкция предусматривала дальнейшее сжатие при попытке высвободиться. Гидрокостюм был достаточно прочен, но против лома нет приема. Торпеда, захваченный стальным обручем, замер.

Все происходило бесшумно, можно было только догадываться о выражениях, которые сейчас были готовы сорваться с языка у рассвирепевшего Посейдона.

Сильвер уже приближался, целясь в обруч пилой. Каретников знаками показал ему: осторожнее. Неизвестно, как поведет себя эта штуковина в ответ на попытку ее резануть. Если штыри продвинутся еще сантиметров на пять, Торпеду можно будет вычеркнуть из списка участников.

Сильвер внимательно изучил гнезда, откуда выдвинулись стальные зубы, приложил диск и приготовился резать под корень. Торпеда же почти не шевелился, только медленно перебирал ластами. То, что сделал Сильвер дальше, поразило всех: он совершил стремительное круговое движение, абсолютно акробатическое. Не оставляя машине времени среагировать, он отсек штыри единым круговым махом. Он сам, выполняя это, провернулся так стремительно, как немногим удалось бы сделать на свежем воздухе. Обретший свободу Торпеда рванулся вперед. Механизм запоздало выдвинул обрубки, но это уже никого не пугало. Переломанные штыри плавно опустились на дно – вернее, на пол, хотя здесь трудно было разобрать, где кончается пол и начинаются стены с переходом в потолок.

Торпеда вскинул баллон, поднес к стене и стал медленно двигаться дальше; его круговые движения руками были при этом такими же стремительными, как мах, совершенный Сильвером. Он обрабатывал «герметиком» окружность впереди себя, наглухо забивая все потайные отверстия, таившие опасность.