в гостиную, пустынную как сердце хозяина. Ничего не оставалось, как безмолвно последовать за ним.

– Где Карлота? – я не мог больше терпеть давящую тишину.

– Уехала домой к родителям, – в голосе послышалось успокоение.

– Ачиль знаешь… – итальянец вытянул руку жестом «стоп» и заткнул меня. Так не хотелось слушать оскорбления. Я бы многое отдал за обычную человеческую поддержку.

– Я все никак не мог свыкнуться с мыслью. Нет, ты не подумай, я не настолько глуп, – прорвался нервный смешок, – чтобы верить, что Саманта вернется. Я боялся, что она окажется там, в руках этих извергов… а нас заставят смотреть… – воцарившаяся тишина стала тяжелой и мучительной, как будто я попал под пресс, – скажи, Данил, – Ачиль с героическим трудом выговаривал слова. Он верил, что если их медленнее произнести, то они потеряют свою силу, иссякнут к моменту произношения последних букв, – ее ведь там не было?

Никогда не забуду этот умоляющий взгляд. Слезы не просто скопились в уголках глаз, они прожигали глазное яблоко. Столько яда копилось в сдержанном горе. В тот самый момент я понял, что по-другому поступить просто не мог.

– Не было, – этого наверняка я не знал.

– Спасибо… спасибо старина, – переполненный сосуд разорвало и слезы полились наружу.

Я подсел достаточно близко, чтобы Ачиль смог облокотиться на мое плечо, он же в него вцепился. Душевный поток горечи обрел форму и изливался на мою футболку. От такого вида меня самого начало пробирать. Как же важно человеку в трудную минуту поделиться горем, разделить те страдания, которые одному сердцу не под силу.

– Спасибо, – Ачиль отпрянул от меня, как будто вспомнил, сколько ругани было в мою сторону, и вытер слезы, – спасибо, – голос слабый, я б даже сказал, жалкий. Тяжело было видеть такую резкую перемену.

Желая еще больше облегчить боль, но против воли сделав еще больнее, я предложил выпить.

– Зачем? Карлота не любила, когда я напивался, но она уже уехала, а топить горе на дне бутылки присуще безмозглым болванам! – он помолчал, а затем добавил:

– Ведь рано или поздно бутылка опустошается, а душа нет.

Я молчал, удивляясь своему глупому предложению и его продуманной уловке. Этот парень достоин уважения. Он вел свою личную борьбу против целого мира.

– Данил, а ведь ты не просто так сюда пришел верно? – только что расклеенный, он уже был собран, холоден и бесчувственен.

– Признаться, да, – я не мог понять с чего лучше начать, – то фото, что тебе прислали…

– Вы ведь вскрыли могилу, – слова как ледяная вода ошпарили меня.

– Откуда ты…

– А кто еще мог знать про письмо? Готов поспорить ничего не нашли? – удар за ударом как хлыстом свистели по гостиной.

– Причем вообще ничего.

– Это неудивительно, ведь месть священнику, все равно что вечный рай за земные мучения и лишения – сказки для бедных и подвластных. Людям необходимо верить, что все беды, которых к тому же лишены богатые и власть имущие, не просто так свалились на плечи. И вскоре за все воздастся.

– Так ты знал с самого начала?

– Они тем письмом не желали показать мне, где моя дочь, они фотографией прямо сказали, что члены этой общности ненаказуемы ни одной властью, кроме собственной. Точнее они просто напомнили мне элементарные правила игры, в которую я однажды ввязался.

– Но за что с тобой так поступили?

– Бояна не сказала тебе? – как пощёчина хлестанули слова. Хлопок! И лишь звон в ушах.

– Откуда ты ее знаешь? – об упоминании ее имени сердце колотило как бешеное.

– Эх, – Ачиль глубоко вздохнул. Диалог был в напряг, – я работал вместе с ней, точнее с Джоном.

– Шпион… его напарник, – в пол голоса выпало из моего рта. Меня пробрало насквозь. Мурашки от осознания искололи тело.

– Да… Он решил взять весь удар на себя, чтобы я мог оставаться в тени. Джон по-настоящему считал, что это важно, но как видишь, наш план был провален с самого начала. И плата слишком велика, – его голос опять начал робеть, – первое время меня разрывала несправедливость, ведь кара настигла только меня с моим напарником, но потом я понял, что остальным лишь дали больше времени. Их учесть куда хуже. Каждое утро они просыпаются в слезах от ночных кошмаров и понимают, что будет только хуже. Я сплю и вижу во снах Саманту, мою милую «amore di papa», – голос сорвался и скупые слезы вновь появились в уголках глаз, – я молю Бога о жизни, но они, – связки вновь окрепли, – они будут молить о смерти. Быстрой и безболезненной. Сочувствую старина. Надеюсь, ты веришь в какие-нибудь высшие силы, которые как чудо могут помочь внезапно или спасти твою душа. Все, что останется. Так проще.

Слова про мольбы несколько раз отозвалось эхом и прерывистыми порциями стучало по ушам.

– Поэтому я и хотел, чтобы ты уехал, Данил. Я всеми усилиями пытался остеречь тебя от всей грязи, хотел спасти, но ты упертый дурачок, – итальянец улыбнулся какой-то корявой ухмылкой и постучал по моему плечу, – если уж решился, то иди до конца. Чтобы тебя не попросили, сделай это! – тайна заговора притаилась в этих словах, и Ачиль был явно в эту тайну посвящен, – ради меня, Саманты и Карлоты. Ради всех нас.

Спасаясь бегством от новых потрясений, я ринулся к двери, мне нужно было все происходящее осмыслить. И когда я уже коснулся второй ступени подъездной лестницы в дверях появился Санторо:

– И кстати, Данил, – я остановился и приложил немало усилий, чтобы поднять тяжелую голову, – «Да» по-итальянски – это «Si». Это знает каждый коп, даже фальшивый. Даже с дерьмовым гримом.

17

Я не знал, куда податься. Словно побитая псина я скулил вдоль незнакомых улиц. Неизвестность больше не пугала меня. Ужаснее было то, что мне вполне знакомо. Непонятное чувство тревоги вдруг хлынуло словно волной, окатило холодными объятиями и утащило в пучину страха неизбежности. Все дальше и дальше я отдалялся от твердой почвы. Глубина достигла опасного значения, и причем такой она стала не внезапно. В тот первый раз, когда я увидел ее темные, полные самых притягательных тайн, глаза, я сразу понял, что обречен. Я задаюсь вопросом, как я мог раньше без нее существовать? В ней таилась какая-то неразгаданная наукой постоянная величина, без которой мой мир разрушился бы на этапе формирования. Абсолютно ничего не стоило забыть и уехать, наоборот, мне гораздо дороже выходит продление прибывания в Риме. Но разве могу я слезть с самых сильных наркотиков вот так вот разом без посторонней помощи? Любовь? О да, я наконец-то познал, что значит иметь