Телефон звякнул, Хилари схватила трубку, и голос Генри проговорил:

— Алло!

— Алло! — бодро отозвалась Хилари.

— Кто это?

— Не будь идиотом!

— А, это ты?

— Дурачок, — ласково протянула Хилари.

Генри сделал вид, что ничего не слышал. Он был уверен, что Хилари ни за что бы не позвонила, если бы ей не было от него что-то нужно. Мысль, что она не может без него обойтись, была, конечно, очень приятной, но он не собирался так быстро сдаваться. Кроме того, его мучили мрачные подозрения, что Хилари выбрала этот тон, потому что прекрасно знала, как он на него действует. Это было все равно что махать леденцом под самым носом у тигра.

— Чего надо? — осведомился он тоном, каким человек отвечает обычно до смерти надоевшей своими звонками тетушке.

— Тебя, — сказала в сорока милях от него Хилари.

Она сказала это так тихо, что Генри едва расслышал, и теперь терзался сомнениями, действительно ли ее голос дрогнул, и если все-таки дрогнул, то от смеха или от слез, потому что, если так… Хотя, с другой стороны, если нет…

— Хилари? — осторожно позвал Генри, и она, проглотив неизвестно откуда появившиеся слезы, выдохнула:

— Генри. Ты можешь приехать и забрать меня отсюда? Пожалуйста!

— Хилари, что с тобой? Что-то случилось? Ради бога, говори громче. Я не слышу ни слова. Ты не плачешь, нет? Да где ты наконец?

— Л-л-ледлингтон.

— Мне кажется, ты все-таки плачешь.

— К-к-кажется, да.

— Значит, плачешь.

Бодрый женский голос в трубке произнес: «Три минуты», и Генри, не имевший к оплате этого разговора ни малейшего отношения, очень решительно потребовал еще три. После этого он сказал: «Алло!» и: «Ты меня слышишь», и даже: «Да скажешь ты наконец, что с тобой случилось?»

Хилари взяла себя в руки. Вместо того чтобы немного разжалобить Генри, как собиралась, она разжалобила себя, причем так, что просто заливалась теперь слезами.

— Генри! Пожалуйста, приезжай. Ты мне страшно нужен — страшно. Я не могу рассказать тебе все по телефону. Я в гостинице «Сорока и попугай». Я разбила велосипед и, кажется, не могу за него заплатить.

— С тобой все в порядке? — спросил Генри.

Он спросил это чересчур быстро. Разумеется, в порядке. Но ведь она плакала, а Хилари не так-то просто было заставить плакать. Генри испугался. Он очень испугался. И он был страшно зол на Хилари, которая заставила его так испугаться. Идиотка несчастная! Маленькая несчастная любимая идиотка!

— Да, только немного поцарапалась, — услышал он в трубке. — Но не вздумай ехать в такой туман на машине. И позвони, пожалуйста, Марион. Скажи, что со мной все в порядке. Только не говори ей, где я.

«Шесть минут», — сказала телефонистка. «Вот черт!», — сказала Хилари, а Генри сказал: «Еще шесть» — • и покраснел до ушей, потому что на этот раз он выдал себя с головой. Хилари хихикнула.

— Есть поезд на семь сорок, — ласково сказала она. — И перестань добавлять время. Слишком уж это дорого. Постарайся лучше успеть на поезд.

Телефон звякнул, и в трубке воцарилась тишина.

Когда через полтора часа Генри вошел в гостиную «Сороки и попугая», там была одна только Хилари. Он немедленно подхватил ее и поцеловал так, словно они никогда и не разрывали помолвки, правда, и Хилари ответила ему так, как не делала, даже когда эта помолвка оставалась еще в силе. Слишком уж свежо было в ее памяти это чудовищное «Я никогда больше не увижу Генри».

Генри, в свою очередь, напрочь забыл все, что собирался сказать. Он только целовал ее, а в промежутках снова и снова спрашивал, уверена ли она, что с ней все в порядке.

— Можно подумать, ты расстроишься, если не все, — фыркнула Хилари.

— Не смей так говорить!

Она уткнулась носом в его шею.

— Но почему, милый? Я хочу сказать, мы ведь уже не помолвлены, и ты вовсе не обязан надевать траур в случае моей безвременной кончины.

Руки Генри моментально стали как каменные. Приятного в этом было мало.

— Ты не должна так говорить!

— Почему, милый?

— Мне это не нравится. — Он сжал ее еще сильнее и крепко поцеловал.

Хилари нашла это довольно приятным. И объятия, и поцелуи. Неожиданно все закончилось, и Генри принялся распоряжаться:

— Так. Нам нужно успеть на девять пятьдесят. Ты что-нибудь ела?

— Нет. Я ждала тебя. Думала, будет очень мило, если ты заплатишь за ужин.

— Хорошо. А ты тем временем расскажешь мне, что случилось. Нет, ты точно уверена, что с тобой все в порядке?

— На самом деле, я смертельно ранена. Просто храбрюсь.

Генри хмуро разглядывал ее царапины.

— Не представляю, как тебе это удалось, — печально сказал он.

— Какой ущерб для моей красоты! Хорошо хоть, что мы уже не помолвлены. В противном случае я была бы просто обязана избавить тебя от столь тягостных обязательств.

— Не городи чепухи, — коротко сказал Генри и вытолкал ее в столовую, где метрдотель сообщил им, что девять пятьдесят давно уже — а именно с первого октября — превратилось в девять сорок пять, и хотя по причине тумана поезд может и опоздать, лично он, метрдотель, на это бы не рассчитывал. На их месте он заказал бы суп, холодную телятину, пирог с ветчиной и такси из гаража мистера Уайтингтона. Он распорядится, чтобы портье позвонил туда немедленно.

На объяснения просто не оставалось времени. Суп оказался замечательным, телятина и пирог с ветчиной — и того лучше, а кофе так просто выше всяких похвал. Метрдотель парил над столом как ангел-хранитель. Хилари с сожалением подумала, насколько было бы лучше, если бы они с Генри проводили здесь медовый месяц, а не прятались от убийц. Потом она вдруг покраснела, подняла глаза и, встретившись взглядом с Генри, покраснела еще больше.

Они успели на вокзал как раз к отправлению поезда и оказались в совершенно пустом вагоне. Он был таким же пустым, как и сам поезд, но нисколько больше не страшным благодаря присутствию Генри. Когда поезд тронулся с места и вагоны с лязгом и грохотом потянулись друг за другом, Генри сказал:

— Итак, Хилари, чем ты здесь занималась? Выкладывай.

И Хилари выложила. Они сидели друг против друга, и если Хилари могла следить, как меняется по мере повествования лицо Генри, у того было вдоволь времени и возможностей, чтобы внимательно изучить царапины на ее виске и подбородке, а также оценить, насколько она осунулась и побледнела.

— Понимаешь, милый, я просто обязана была разыскать миссис Мерсер, и давай не будем больше об этом говорить, потому что стоит начать, и мы обязательно поссоримся, и тогда я не смогу тебе рассказать о людях, которые пытались меня убить.