***

Разгром полка арбалетчиков не был чем-то из ряда вон выходящим. К несчастью, подобные картины можно было встречать гораздо чаще, чем хотелось бы. Особенно сокрушительные потери несли войска на южном фронте. Побережье залива Дракона, образно говоря, было устлано телами погибших воинов. Там, где войн не было уже очень и очень давно, столь же давно не было и защитных сооружений, и сильных гарнизонов.

Ситуация на юге несколько стабилизировалась с появлением имперских сил. Саррассанские войска, основательно усиленные чернокнижниками, сумели упереться кое-как неподалёку от городка Саинтон, лежащего в пятнадцати лигах севернее Верхнего Пальца. Их усилий хватало на то, чтобы не дать армии Тондрона продвигаться дальше, но не более того. Пока ни о каких контрударах речи даже не шло, да и перспективы казались слишком уж мрачными. Можно сказать, что самые светлые военные умы Паэтты сейчас были заняты не тем, чтобы победить, а тем, чтобы не проиграть.

На северном фронте полчища Гурра встречали ожесточённое сопротивление не только палатийцев и латионцев. Из не до конца подтверждённых источников приходили известия, что келлийцы тоже явно не жалуют чужаков, и, якобы, имели место несколько столкновений между берсерками и гомункулами. Это давало смутную надежду на возможность перемирия с Герцогиней Чёрной Башни.

Серьёзную проблему представляли Герцоги Гурра. Теперь уже было ясно почти наверняка, что каждая из армий Тондрона возглавлялась двумя Герцогами. Кто именно это был – пока что доподлинно было не известно, да и вообще имена самих Герцогов были ведомы разве что глубоким теоретикам, да кучке помешанных фанатиков. Однако, по большому счету, это было неважно, поскольку по силе все Двенадцать были приблизительно одинаковы. Если уж кого-то из них и выделять, так это Герцогиню Кэрр, которая, как и все женщины-лирры, была куда чувствительнее к возмущению. Но, кажется, грозной дьяволицы на Паэтте пока что не было.

Так или иначе, но ситуация пока казалась удручающей, почти безнадёжной. Во всех храмах Паэтты – неважно, арионнитских, ассианских или протокреаторианских денно и нощно шли молебны о ниспослании чуда, ибо казалось, что другой надежды уже не осталось.

Глава 13. Наперегонки с войной

Бин вновь ехал через Палатий – страну, о которой на его родине всегда говорили с некоторым придыханием. Обычно латионцы признавали равной своему королевству лишь Саррассанскую империю, считая все другие государства провинциальными и немного отсталыми. Но при всём при этом на Палатий всегда смотрели с некоторой завистью. Не то чтобы в Латионе считали, что палатийцы живут в золотых домах и едят алмазы на завтрак, однако среди большинства населения королевства устоялось мнение, что в Палатие живут куда как богаче.

Бин хорошо помнил ещё со времён детства одного приятеля отца, который, поднабравшись, всякий раз грозился, что он непременно уедет в Палатий, и уж там-то его работу не будут оценивать в жалкие гроши, как здесь. Он долго и пространно рассказывал, как вернётся в Латион спустя несколько лет, накопив достаточно средств, чтобы арендовать собственный склад. «Помяни моё слово, Глейн, ты ещё работать на меня будешь!» – всякий раз убеждал он посмеивающегося отца Бина. Увы, года три назад его схоронили, и, судя по всему, за всю свою жизнь он так и не побывал дальше стен Нового Города.

Так или иначе, но Бин ещё во время путешествия к Дайтелле обратил внимание, что никакой особенной роскоши в Палатие не заметно. Да, в Шинтане много богатых, помпезных домов, хватает и разодетых людей, но, кажется, их было не больше, чем в Латионе. Да и вообще богатые палатийцы не слишком-то кичились своим богатством.

Лэйто с презрением пояснял Бину, что те ряженые, что ходят по улицам, щеголяя шелками и самоцветами – в большинстве своём обычные нувориши, вырвавшиеся из грязи в князи и теперь пытающиеся подчеркнуть новый статус. Настоящие зажиточные люди чаще всего одевались скромно и неброско – минимум позолоты и камней, максимум практичности. «Серебро не любит чужих глаз» – привёл сержант распространённую палатийскую поговорку.

Если же говорить о палатийских деревушках, то они, пожалуй, выглядели иной раз победнее латионских. Всё-таки климат здесь меньше способствовал земледелию. Зато местные пастбища были превосходны – пологие холмы, покрытые травой, выглядели весьма живописно.

Всё это Бин подмечал новым взглядом гораздо острее, чем по пути сюда. Теперь, когда к нему вернулась его настоящая память, он оценивал окружающее взглядом знатока, побывавшего практически везде. И ведь действительно – единственным государством Паэтты, которое он так и не посетил, был Коррэй, но вряд ли это было таким уж досадным недочётом.

Обратный путь к Шинтану явно задался лучше, чем путь туда. Потому что туда ехал несколько испуганный (не станем лукавить), растерянный парень, считавший себя совершенно неопытным. Теперь же Бина словно подменили – даже лицо и осанка стали иными. Ему словно сняли повязку с глаз. Единственное, что омрачало его мысли – судьба Мэйлинн.

Бин никак не мог поверить, что та самая ненавидимая им Герцогиня Чёрной Башни – и есть Мэйлинн. Как это не вязалось со всем, что он знал и помнил о ней. Но, с другой стороны, он ведь сам видел, как почернела Башня тогда, во время этого страшного боя на Полумесяце. Боя, после которого наступило забвение.

Иной раз Бина охватывало такое отчаяние, что хотелось выть. Память о Мэйлинн – самое дорогое, священное, что было у него, оказалась растоптана теми новыми знаниями, что вывалила на его голову Дайтелла. Иногда Бину казалось, что он ненавидит Мэйлинн, презирает её за то, что она превратилась в чёрную колдунью. Но Бину было уже не двадцать, так что он лучше стал разбираться в себе и своих чувствах, поэтому он понимал, что это уязвлённая любовь проявляет себя подобным образом.

Хвала богам, рядом не было этого мерзкого рыжего Вилли. Бин был сейчас совсем не в том настроении, чтобы выслушивать его скабрёзные шутки и смотреть в вечно ухмыляющееся конопатое лицо. Да и остальные спутники Бина, кажется, не слишком-то скучали по своему товарищу, разве что Парк иногда вспоминал какие-то хохмы, связанные с их совместными похождениями. Но уж Лэйто, похоже, накрепко вычеркнул эту рыжую ходячую катастрофу из своей памяти.

Небольшой отряд двигался скоро, стараясь попусту не терять время. В тавернах и постоялых дворах останавливались лишь чтобы поесть, дать небольшой отдых лошадям, да на ночлег. Можно было бы двигаться и быстрее, но нужно было беречь лошадей.

Когда до Шинтана оставалось не более двух дней пути, Лэйто с товарищами узнали о победе на побережье. Все селения,