– Сперва дождусь тишины, – вполголоса цедит он, и горлопаны вынуждены умолкнуть, чтобы разобрать его слова.

– Говори же!

– Ты грубишь, Лоуэлл, а я этого не люблю! – по-прежнему не повышая голоса, произносит Пенкрофт и каким-то доселе неведомым чутьем улавливает невероятное: ему вновь удалось подчинить толпу, поставить ее на колени. Спокойствие, с каким он противостоял натиску разъяренных людей, оказалось сильнее их злобы. Но это всего лишь видимость популярности, подобная тонкой ледяной корке, и стоит ей снова треснуть под ним, как он, Пенкрофт, провалится безвозвратно. И тогда гладкая, сверкающая поверхность океана, каким представляется его успех, враз превратится в бушующие волны народного гнева, которые сомкнутся над головой окончательно и бесповоротно…

Эти безрадостные мысли вмиг пронеслись в мозгу, после чего Пенкрофт заговорил – сдержанно, проникновенно, поочередно глядя в глаза то одному, то другому.

– Вот что я вам скажу, парни! Дальнейшая судьба Филиппона упирается в чисто юридический вопрос. Не делайте глупостей, спрячьте оружие. Представь себе, Лоуэлл: допустим, ты пристрелишь меня сейчас, хороши же вы будете в Нью-Йорке при разбирательстве тяжбы! Адвокат непременно скажет: «Будь у нас возможность допросить Бенджамина Вальтера по делу об убийстве Паоло, и вы могли бы выиграть процесс». Ведь перед судьей револьвером не помашешь. А останься я в живых, смогу свидетельствовать в суде, и даже одно произнесенное мной слово поможет вам гораздо больше, чем распирающая вас жажда мести. Какой прок, если Лоуэлла вздернут потом за расправу надо мной? Спрячьте оружие, уберите револьверы, ведь спасительному для вас моему свидетельству будет уже не та цена, если выяснится, что показания давались под дулом револьвера. А может, моим словам тогда и вовсе не будет никакой цены.

– Ишь, какой законник выискался! – фыркнул мировой судья Пинчо. – Мы не лекции твои пришли сюда выслушивать!

– А жаль! – невозмутимо откликнулся Пенкрофт и лизнул лопнувшую в одном месте сигарету. – Если бы вопросами законности занимались те, кому это положено по должности, мировой судья обязан был бы давным-давно направить прошение в Нью-Йорк о расследовании дела и утверждении Филиппона в его правах. Такая линия поведения исключила бы нежелательные последствия: никто не посмел бы полностью лишить город прав на рудники, поскольку беспристрастность судьи стала бы для всех очевидной. А теперь получается, что мировой судья Равиана обскакал тебя.

Среди собравшихся раздался ропот, и Пинчо попятился, пытаясь смешаться с толпой.

Да-а, язык у Вальтера хорошо подвешен! Вон как слова выворачивает, этак и святой у него грешником получится.

– Объясни толком, Бенджамин, чего ты от нас хочешь?

– Нет уж, это вы скажите, чего вам хочется! Ежели за мной или за кем другим серьезные грехи водятся – в каталажку, и вся недолга! И помните: самосуд – это горсть земли на гроб благоденствия города.

– Где это ты поднаторел в юридических науках? – полюбопытствовал один из фермеров.

Ну что тут ответишь? Что не он занимался юридическими науками, а юристы занимались им самим? Один черт, главное – практические навыки.

– Чем я только не занимался, лишь бы помочь родному городу! А теперь… – Он извлек из карманов два револьвера.

Толпа возмущенно загудела, однако загнанные в угол люди вынуждены были поднять руки. Каков мерзавец? Опять оставил их в дураках!

– Пусть ко мне подойдет мировой судья! – скомандовал Пенкрофт.

Пинчо робко приблизился к нему, не опуская рук.

– Послушай, Бен… Я ведь был на твоей стороне…

– В таком случае следует избрать другого судью! Ты должен быть всегда на стороне истины, иначе в чем твое отличие от преступников?

Не поймешь, куда он гнет!

– Город обвиняет меня в преступлении, которое ложится пятном на всех вас. Но мою вину следует доказать, чтобы отстоять свои права супротив Равиана. Стало быть, ты должен меня арестовать!

– Арестуешь тебя… с двумя-то револьверами в руках…

– А ты объяви, что я арестован, и потребуй сдать оружие. Ведь если я окажу сопротивление служителю закона, это усугубит все ранее совершенные мной провинности. В этом и заключается твой долг! Ты же давал присягу выполнять свой долг, пусть даже ценой собственной жизни. Подчеркиваю: собственной, а не чужой! Тебе нечего бояться, в твоих руках сильнейшее оружие на свете – закон!

Мировой судья покраснел, как индюк, и под гул изумленной толпы подступил к Пенкрофту.

– Бенджамин Вальтер! – торжественно произнес судья. – Именем закона вы арестованы по подозрению в мошенничестве и убийстве. Сдайте оружие!

И Пенкрофт протянул ему оба револьвера.

Собравшиеся, число которых все росло, удивленно загалдели.

– Гражданин Филиппона иначе и поступить не может, если он не враг своему городу. Мировой судья, выполняйте свой долг! – Скрестив руки, Пенкрофт протянул их судье и держался со спокойным достоинством, пока его связывали.

Так, со связанными руками, он и прошествовал через весь город. Многие снимали перед ним шляпы: люди вновь поверили в Пенкрофта.

Его отвели в ратушу, где перед комиссией уже предстали Лоуэлл, Вуперин, доктор Гонсалес, а также старейшины обоих городов – они долгие годы плели интриги и более, чем кто-либо другой, были осведомлены о деле. Расследование шло полным ходом.

Почтенные граждане уже были приведены к присяге и допрошены, в результате чего постепенно стали выясняться подробности давнего убийства.

– Перед вами Бенджамин Вальтер, – доложил комиссии начальник полиции. – Он был выдворен из соседнего государства. За вредное увлечение знахарством проживание в столице ему запрещено, и в качестве принудительного местожительства определен его родной город.

Оба жандарма плотнее придвинулись к связанному пленнику. Как вдруг откуда-то снизу, у колен Пенкрофта, послышался шепот:

– Я не спускал с Гонсалеса глаз… как вы велели, сеньор… Но его сообщник напал на меня предательски, сзади…

Пенкрофт положил связанные руки на голову Дика.

– Ничуть не сомневаюсь, мой друг, в вашей храбрости и мужской чести.

– Спасибо, сеньор, – прошептал мальчик и, запинаясь, добавил: – Мне так хочется, чтобы вас оправдали… Я дал зарок больше никогда не употреблять это слово… Сами знаете какое…

– Знаю, сеньор.

– Бенджамин Вальтер, – начал председательствующий. – Вас обвиняют в том, что некогда вы, по просьбе вашего отца, согласились взять на себя вину в убийстве. Однако впоследствии вы действительно совершили его.

– Я лишил Паоло жизни в ходе дуэли и не знал, что он и есть тот самый Паоло.

– Все именно так и было, – подтвердила мать Дика. – Никто не знал, что Паоло мой брат. Он замыслил какое-то дело, поэтому скрывал наше родство. Мистер Вальтер забежал ко мне проститься, так как мы любили друг друга. В этот момент в комнату вошел Паоло. Вспыхнула перебранка, дошло до дуэли, и мой брат был смертельно ранен. Его навестил доктор Гонсалес, и брат сказал ему, что Вальтер невиновен.